сообщил ей о его появлении. Он немного постоял в дверях, сложив руки на груди. Подождал. Она не оборачивалась. Тогда он подошел поближе и заглянул ей через плечо.
Ничего не было видно на хозяйственном дворе, кроме кухонного мальчишки, сидевшего на краю каменного колодца. Длинноногий, длинноволосый юнец в грязной одежде. В остальном двор был пуст, если не считать овец — грязных тюков шерсти, обследующих темную землю в надежде найти всходы молодой травки.
— В чем дело? — спросил он, кладя ей на плечо свою широкую руку. — Ты теперь так ненавидишь меня, что исчезаешь совершенно незаметно, не сказав мне ни слова.
Она покачала головой, и солнечный луч сверкнул в ее волосах. Ее длинные пальцы сжали его ладонь.
— Нет, — сказала она, все еще глядя на пустынный двор внизу. — Не тебя, а все, что я вижу вокруг.
Он нагнулся вперед, но она быстро отняла у него руку и поднесла ее к глазам, как бы закрывая их от слепящего солнца.
— Что ты ненавидишь? — спросил он, и нотки раздражения появились в его голосе. — Ты предпочла бы вернуться в Меремунд и жить в этом промозглом застенке, который определил мне отец? Где запах тухлой рыбы отравляет воздух даже на самых высоких балконах?
— Да, — сказала она и оттолкнула его руку. Сейчас она смотрела ему прямо в глаза. — Да, предпочла бы. Там по крайней мере я могла вдыхать свежий ветер с океана.
— О Боже, девочка, океан! Ты, хозяйка всего известного нам мира, плачешь оттого, что не можешь видеть эту проклятую воду! Смотри же! Смотри туда! — Он указал за стены Хейхолта. — Что же такое тогда Кинслаг?
Она презрительно улыбнулась.
— Это залив. Королевский залив, который покорно ждет, чтобы король соизволил по нему покататься или искупаться в нем. Но никакой король не владеет океаном!
— А! — он почти упал на ее подушечку для ног. — А за всем этим, по-видимому, скрывается мысль, что здесь для тебя тоже тюрьма! Какая ерунда! Я ведь знаю, почему ты расстроена.
Она отвернулась от окна и внимательно смотрела на него.
— Знаешь? — под презрительным тоном теплилась крошечная надежда. — Тогда скажи. Элиас засмеялся.
— Потому что ты скоро выйдешь замуж. Ах, Мири, тут нечего бояться.
Фенгбальд хвастун, но он еще молод и поэтому глуп. Я уверен, что терпеливая женская рука живо обучит его настоящим манерам. А если нет, так что ж, это будет означать только, что он неисправимый идиот.
Безнадежная маска покорности застыла на лице Мириамели.
— Нет, ты не понимаешь, — ее голос был бесцветным, как у сборщика налогов.
— Фенгбальд волнует меня не больше, чем камень на дороге. Я беспокоюсь о тебе. Это у тебя есть что-то, чего ты боишься. Почему ты выставляешься перед всеми этими… И почему ты издеваешься над старым человеком?
— Издеваюсь? Я? — на мгновение лицо Элиаса искривилось. — Этот старый сукин сын поет мне песню, в которой обвиняет меня в том, что я — ни много, ни мало — прикончил своего собственного брата! А ты заявляешь мне, что это я издеваюсь над ним! — Король внезапно вскочил на ноги, с силой пнув подушечку так, что она отлетела в угол комнаты. — Чего мне бояться?
— Если этого не знаешь ты, отец, ты, который столько времени проводишь с этой красной змеей Прейратсом и его дьявольщиной, если ты не чувствуешь, что происходит…
— Что, во имя Эйдона, ты несешь? — вскричал король. — Что ты можешь знать об этом? — Он с силой ударил себя ладонью по бедру. — Прейратс — мой лучший слуга. Он делает для меня то, чего не может никто другой!
— Он монстр и некроман, — крикнула принцесса. — Ты становишься слепым орудием в его руках! Отец! Что с тобой происходит? Неужели ты не видишь, как ты переменился! — Мириамель пыталась спрятать лицо в длинной голубой вуали. Потом она вскочила и кинулась в спальню. Еще мгновение, и девушка захлопнула за собой тяжелую дверь.
— Будь все это проклято! — выругался Элиас. — Девочка! — крикнул он, подходя к ее двери. — Ты ничего не понимаешь! Ты не знаешь ничего о том, что обязан делать король! И ты не имеешь права быть непослушной! У меня нет сына! У меня нет наследника! Вокруг меня честолюбивая свора, и мне необходим Фенгбальд.
Он долго стоял и ждал ответа. Но ответа не было. Тогда он с силой ударил кулаком в дверь, так что доски заходили ходуном.
— Мириамель! Открой сейчас же!
Никакого ответа.
— Девочка, — сказал он наконец, уткнувшись головой в дверь. — Ты только принеси мне внука, и я отдам тебе Меремунд. Я прослежу, чтобы Фенгбальд не стоял у тебя на пути. Ты сможешь всю остальную жизнь смотреть на свой океан. — Он поднял руку и вытер что-то со щеки. — Я ненавижу океан… он заставляет меня думать… о твоей матери.
Он еще раз ударил в дверь. Эхо удара прокатилось и затихло.
— Я люблю тебя. Мири, — сказал король.
Башенка на углу восточной стены осветилась послеполуденным солнцем. Еще один камешек полетел в водоем вслед за сотней своих предшественников.
Я проголодался, внезапно понял Саймон.
А ведь это очень неплохая идея — пробраться в кладовую и выпросить у Юдит чего-нибудь поесть. К вечерней трапезе позовут не раньше, чем через час, а Саймон вдруг вспомнил, что с самого утра у него во рту не было ни крошки.
Единственной сложностью было то, что Рейчел и ее команда как раз сейчас убирали длинный коридор трапезной и комнаты вдоль обеденного зала — последний оплот беспорядка в весенней кампании Рейчел. Было бы значительно приятнее избежать и Рейчел, и всего, что она скажет по поводу выпрашивания еды в неурочное время.
Всесторонне рассмотрев эту проблему, в то время как камешки продолжали методично падать в колодец, Саймон решил, что безопаснее будет пробраться под Драконом, чем мимо него. Конечно, можно было бы пройти и поверху, вдоль морской стены центрального здания замка. Но это заняло бы слишком много времени: подняться, пройти мимо канцелярии, а затем спуститься, чтобы попасть на кухню.
Нет. Наилучшим путем были продуктовые склады.
Итак, он решился на рискованный быстрый рывок с хозяйственного дворика через западную галерею трапезной. Запах мыльной воды и отдаленное пошлепывание намотанных на швабры тряпок заставило его чуть ускорить шаги. Нырнув наконец в темноту помещения, где хранились продукты, занимавшего большую часть площади под трапезной, Саймон вздохнул с облегчением.
Поскольку этот этаж был на добрых шесть или даже семь аллей ниже стен Внутреннего двора, только слабые отблески отраженного света проникали сюда через маленькие окна. Полутьма успокоила Саймона. Сюда запрещали приносить факелы, и у него было мало шансов быть обнаруженным.
В большом центральном помещении громоздкие штабеля бочонков и бочек, стянутых железными обручами, создавали мрачный ландшафт из круглых, высоких башен и узеньких проходов между ними. Все что угодно могло находиться в этих бочонках: сушеные овощи, головки