таким, что Дред немедленно повиновался. Внутри черепа наступила гулкая тишина.
— А теперь я хочу, чтобы ты послушал вот это, — сказал Старик. — Прослушай очень внимательно. И убедись, что записываешь.
И затем — невероятно, жутко — Старик запел.
Дред только и смог, что не рассмеяться в голос над полной неправдоподобностью происходящего. Пока слабый, скрипучий голос его работодателя выводил несколько слов, положенных на почти детскую, примитивную мелодию, в голове Дреда промелькнула тысяча всевозможных мыслей. Неужели старый хрен наконец-то рехнулся? Или это первое реальное подтверждение возрастного слабоумия? Зачем одному из самых могущественных людей на Земле (за всю ее
— Я хочу, чтобы ты выяснил происхождение этой песни, что она означает. Узнай все, что сможешь, — сказал Старик, закончив свой скрипучий речитатив. — Но я не желаю, чтобы кто-то узнал, что ты этим занимаешься, и
— Конечно. Как ты и сказал, это не совсем обычная для меня работа…
— Теперь обычная. Это
Когда Старик отключил связь, Дред долго сидел, изумленный. Непривычная тишина в его голове теперь сменилась воспоминанием о дрожащем голосе, распевающем снова и снова:
Это уже слишком. Полный перебор.
Дред повалился на пол своей белой комнаты и хохотал, пока у него не разболелся живот.
ГЛАВА 12
ЦЕНТР ЛАБИРИНТА
Первой мыслью, пока он поднимался к поверхности еще одной реки, было: «Мне это может очень быстро надоесть».
А второй, сразу после того как его голова поднялась над водой: «По крайней мере, здесь теплее».
Пол заработал ногами, стараясь удержаться на плаву, и обнаружил, что находится под тяжелым серым небом. Далекий берег был окутан туманом, но всего в нескольких ярдах от Пола, словно размещенная там сценаристом детского приключенческого сериала, на воде покачивалась пустая лодка. Джонас поплыл к ней, борясь с течением, которое хотя и было слабым, но все же едва не оказалось чрезмерным для утомленных мускулов. Добравшись до лодки, Пол вцепился в борт и подождал, успокаивая дыхание, потом перевалился через край, дважды едва не перевернув суденышко. Оказавшись внутри, он растянулся на дне, не обращая внимания на дюймовый слой воды, и обессиленно заснул.
Ему приснилось перышко, которое блестело в грязи, глубоко под водой. Он нырнул и поплыл к нему, но дно отодвигалось, и перышко все время оставалось вне досягаемости, словно издевательски дразня. Давление нарастало, сжимая грудь великанскими руками, вдобавок Пол теперь осознавал, что в то время, как ищет перышко, что-то ищет его — двое непонятных существ, чьи глаза светятся даже в этих мутных глубинах. Они по-акульи держатся сзади, а перышко падает все глубже и глубже, и вода становится все темнее и плотнее…
Пол проснулся и застонал. Болела голова. В этом, пожалуй, не было ничего удивительного, если принять во внимание, что он только что проделал путь через промерзший лес времен ледникового периода и сразился с гиеной размером с молодую лошадь. Он осмотрел руки в поисках признаков обморожения, но ничего не нашел. Еще удивительнее — одежды из ледникового периода на нем тоже не оказалось. Он был одет в современную одежду, хотя о степени ее современности судить было трудно, поскольку и темные брюки, и жилет, и белая рубашка без воротничка насквозь промокли.
Пол с трудом распрямил ноющее тело и положил руку на весло. Подняв его, поискал второе, чтобы вставить и его в уключину, но второго весла не было. Пол пожал плечами. Лучше так, чем совсем без весел…
Солнце несколько рассеяло туман, но само все еще оставалось лишь светом, льющимся откуда-то из-за туманной завесы. Теперь Пол мог различить расплывчатые очертания построек на обоих берегах и, что более важно, темный силуэт моста, пересекающего реку недалеко впереди. Когда он присмотрелся, сердце его забилось быстрее, но на этот раз не от страха.
«Не может быть…» Пол прищурился, потом оперся обеими руками на нос лодки и подался вперед, насколько осмелился. Это же… но такого
«Господи!» Пол почти боялся посмотреть на мост, опасаясь, что тот подернется рябью и превратится во что-то иное прямо перед его глазами. «Но это действительно он. Это же Вестминстерский мост! Я дома!»
Тот случай он до сих пор воспоминает, краснея от смущения. Пол с Найлсом и тогдашней подругой Найлса Порцией (худой молодой женщиной с резким смехом и яркими глазами, учившейся на адвоката) выпивали в одном кабачке неподалеку от колледжа. Кто-то из бесчисленной армии знакомых Найлса присоединился к ним. (Найлс коллекционировал приятелей, как иной хранит про запас резиновые колечки или почтовые марки, исходя из теории, что никогда заранее не угадаешь, когда они тебе могут понадобиться.) Вновь прибывший, чье лицо и имя Пол давно позабыл, только что вернулся из поездки в Индию и теперь распространялся о том, что Тадж Махал ночью «скандально прекрасен», что это самое совершенное здание из всех когда-либо созданных, и что теперь его архитектурное совершенство можно доказать научно.
Порция в свою очередь заявила, что самое красивое место в мире — это, бесспорно, Дордонь во Франции, и если бы оно не обрело огромную популярность среди ужасных семейств в электрифицированных трейлерах с тарелками спутниковой связи на крыше, никто не — и осмелился бы усомниться в этом факте.
Найлс, чья семья много путешествовала (настолько много, что они пользовались словом «путешествие» не чаще, чем рыбы словом «плавать») высказал мнение, что, пока все присутствующие не повидали пустынные высокогорья Йемена и не оценили пугающе резкую красоту его ландшафтов, не стоит и продолжать беседу.
Пол держал в руке стакан джина с тоником, уже не первый, пытаясь догадаться, отчего ломтик лимона иногда остается на поверхности, а иногда опускается на дно, и так же усердно старался понять, отчего это он, проводя время с Найлсом, одним из лучших своих знакомых, всегда чувствует себя каким-то самозванцем. И вдруг незнакомец (по всей вероятности, на тот момент у него было
