конца!
Мощная берцовая кость великолепного жеребца была не просто сломана – острый конец, разорвав тонкую шкуру, торчал наружу. Несчастное животное кричало от боли.
– О Господи! – только и смогла выговорить Джессалин, отворачиваясь от этого жуткого зрелища.
Холодное дуло пистолета Маккейди коснулось ее щеки – он заставил ее повернуть голову.
– Смотри, черт бы тебя побрал, – прошипел он ей прямо в лицо.
Несколько бесконечных мгновений ледяной металл холодил ей щеку. Джессалин показалось, что все ее черты одеревенели и утратили чувствительность. Теперь она даже не слышала криков умирающего жеребца – кровь шумела в ушах, словно прилив у стен Энд-коттеджа. И запахи такие родные и знакомые – запахи лошадиного пота и примятой травы.
Маккейди приставил пистолет к голове Гонщика Рома и нажал на спуск.
Гром выстрела причинил Джессалин чисто физическую боль. Она с трудом сдержала крик. Огромный каурый жеребец дернулся в последний раз и затих. В воздухе мерзко воняло серой. Джессалин посмотрела на Маккейди. Но это было излишне – она кожей чувствовала исходившие от него волны ненависти. Казалось, их источает каждая клетка его тела. Это походило на жар от открытого огня. Но вот что непонятно: почему его ненависть была направлена на нее?
Голос Трелони рассек воздух, словно клинок на дуэли:
– Ну и сколько же вы выиграли?
– Выиграли?! Мы проиграли сто двадцать пять фунтов, не считая платы за участие. Мы потеряли все, что у нас было.
– Я не верю, что вы проиграли хотя бы фартинг. – Пальцы Маккейди сжали ее руку с такой силой, что Джессалин едва не вскрикнула от боли. – Либо вашего жокея подкупили, либо вы сами поручили ему проделать этот трюк, потому что поставили на Кэнди Танцора. Вы, очевидно, рассчитывали, что все будет разыграно как по нотам, но когда в последнюю секунду вмешался Гонщик Рома, пришлось прибегнуть к более радикальным мерам. И вот они, плоды ваших усилий. – С этими словами он швырнул пистолет на землю, рядом с мертвой лошадью.
Джессалин смотрела на него широко раскрытыми, полными ужаса глазами. Она не верила собственным ушам. Ведь в довершение всего обвинения против них выдвигал не кто-нибудь, а пэр Англии, человек, к чьему мнению прислушиваются в Жокейском клубе. Если он и там повторит все эти нелепости, им с бабушкой могут отказать от участия в любых скачках навсегда.
– Нет! – попыталась протестовать Джессалин. – Что вы такое говорите?.. Я бы ни за что не стала, просто не смогла бы…
Резким движением он крепко прижал ее к себе. Его глаза горели, как два угля, а взгляд, как всегда, был прикован к ее губам. В голове Джессалин пронеслась сумасшедшая мысль, что сейчас он ее поцелует. Но вдруг Маккейди оттолкнул ее, как будто само прикосновение к ней было ему омерзительно, развернулся и размеренным шагом направился прочь.
Джессалин пустилась вдогонку бегом, схватила его за руку и заставила повернуться к ней лицом.
– Как вы смеете обвинять меня в такой мерзости! Не я же виновата, что вы поставили целое состояние на лошадь, которую давно не тренировали.
Маккейди высвободил руку.
– Я видел то, что я видел. Столкновение было подстроено.
Джессалин гордо вскинула подбородок.
– В самом деле? В таком случае попрошу вас немедленно выступить с публичным обвинением. Но если мне удастся доказать, что это неправда, то я потребую от вас публичного извинения за тень, которую вы бросили на честное имя Летти своими грязными домыслами. – Ее губы искривились в презрительной улыбке. – Или слово «честь» выше понимания представителя семейства Грелони? Милорд…
Маккейди побледнел как смерть. Глаза на его окаменевшем лице напомнили Джессалин безжизненные гранитные скалы Корнуолла. Затем он повернулся на каблуках и быстрым шагом направился прочь.
Джессалин долго смотрела ему вслед. Ну что ж, на этот раз она хотя бы сумела ответить ударом на удар. «Ты уже не маленькая глупенькая мисс Летти», – думала она, но эта мысль почему-то доставляла ей мало радости. К сожалению, когда дело касалось Маккейди Трелони, ее беззащитное сердце всякий раз брало верх над гордостью.
Майор, присев на корточки, успокаивал Голубую Луну, бережно вытирал ее потную спину. Джессалин подоспела в тот самый момент, когда он уже собрался вывести лошадь из-под соломенного навеса. Левая задняя нога кобылы была слегка подогнута, она избегала наступать на нее.
Джессалин посмотрела на мрачное лицо Майора. В ее глазах читался немой вопрос, даже не вопрос, а мольба – ей страстно хотелось услышать, что все будет в порядке, что травма несерьезная.
Майор отрицательно покачал головой.
– Довольно сильно поврежден коленный сустав, – в своей лаконичной манере отчеканил он.
Джессалин пощупала распухший сустав. Он был таким горячим, что она чуть не отдернула руку.
– В этом году ей уже точно не выступать, – добавил Майор. – И еще вопрос, сможет ли она бежать в следующем.
Джессалин прижалась лицом к шее лошади, потерлась щекой о грубую шерстяную попону. Как будто почувствовав отчаяние хозяйки, Голубая Луна повернула голову и посмотрела на нее большими умными глазами. Джессалин смахнула набежавшие слезы и, повернувшись к Майору, спросила, видел ли он, как все произошло.
– Видел. – Черт бы его побрал! Каждое слово придется вытягивать клещами.
– А тебе не показалось, что… ну, в общем, что все это было специально подстроено?
– Показалось.
– Но ведь Топпер никогда бы не стал…
– Нет. Топпер ни при чем. Ведь мне могло и померещиться.
Джессалин купила пирог с мясом и рисовый пудинг и, сунув мальчишке-разносчику шиллинг, попросила отнести еду и записку леди Летти. Сама же она вместе с Майором отправилась в конюшню, чтобы лично убедиться в том, что Голубую Луну удобно устроили в стойле, накормили и напоили. Оставшись довольна осмотром, Джессалин отправилась на поиски Топпера.
Она наткнулась на него возле весов, чем-то напоминавших виселицу. Топпер разговаривал с жокеем победившего жеребца. Он уже переоделся, но и для повседневной одежды этот маленький, жилистый парнишка предпочитал яркие цвета. Вот и сейчас на нем красовались оранжевая рубаха, голубой клетчатый жилет и желтые брюки. Шею украшал ярко-алый платок, а на свои пепельные волосы Топпер водрузил красную фетровую шляпу с фазаньим пером.
Джессалин всегда думала, что паренек так любит яркие цвета потому, что в его детстве было слишком много черного и серого. Когда-то его, как и многих других, приютила леди Летти. Четыре года назад, вскоре после того, как они переехали в Лондон, в дом, унаследованный Джессалин от матери, понадобилось пригласить трубочиста, чтобы привести в порядок каминную трубу. Трубочист привел с собой щуплого мальчонку – работой которого было пролезать в узкие дымоходы. Полуголый, изможденный мальчуган был с ног До головы перемазан копотью и сажей. На его локтях и коленях кровоточили ссадины, а в огромных голубых глазах застыли застарелый страх и тупая покорность. Леди Летти достаточно было одного взгляда, и она выкупила несчастного у трубочиста за две гинеи. И только после нескольких купаний обнаружилось, что волосы у него пепельно-русые.
Хотя сам мальчик утверждал, что ему уже тринадцать, выглядел он лет на шесть-семь, не больше. От детства у него остались весьма смутные воспоминания – какой-то домик за городом и белый пони. Настоящего своего имени он тоже не помнил – Топпером звал его трубочист. Через некоторое время Майору пришла в голову мысль посадить мальчика на лошадь. И почти сразу же обнаружилось, что у него врожденное чувство равновесия и очень чувствительные руки.
Заметив Джессалин, Топпер шутливо отсалютовал другому жокею и направился к ней. Она торопливо шагнула ему навстречу, едва не вляпавшись в еще теплую кучу конского навоза.
– Осторожно, мисс Джессалин. Здесь нужно внимательно смотреть под ноги. – Топпер по сей день говорил с акцентом, присущим детям лондонских трущоб. Он протянул руку, чтобы поддержать Джессалин, и его ангельская физиономия исказилась от боли.
