Музыка ночи

Элли засмеялась:

— Хорошо.

Он пошел прочь, немного напряженно развернув плечи, как будто, подумала она, был чем-то обижен. Потом ее взгляд скользнул по его бедрам, и чувственная память заставила задуматься, уж не сошла ли она с ума.

Но теперь у нее в ушах прозвучал голос Гвен: 'Я скажу тебе то, чего Док нипочем не заставит себя произнести, — эта женщина любила Персика Маккола всей душой, всем сердцем'. И Элли приказала себе удержать страсть и желание. Ощутить ее сполна, потому что в этом была вся Мейбл, и ее голос, грудной, мягкий, ворковал от желания.

Элли повернулась, посвистела Эйприл и поспешила к своим записям, к своей книге, к своей работе.

Глава 18

С тех пор как Элли была с ним, Блю в течение нескольких недель не был одинок по ночам. Он внес покупки в дом, положил курицу и салат в холодильник, а помидоры на подоконник. Яркий алый цвет овощей заставил его задержаться на мгновение. Он напомнил Блю о рубинах, красиво окаймлявших кольцо, которое он сегодня купил. Он потратил массу времени, выбирая между этими рубинами круглой огранки в кольце, казавшемся немного средневековым, и изумрудом квадратной формы в белом золоте. Он не знал, почему выбрал этот цвет, и не знал, почему серебро. Внезапно встревожившись, он достал из кармана коробочку и снова посмотрел. Напряжение спало. Кольцо было прекрасным. Правильно выбрал.

И отложить вручение подарка на один день не так уж страшно. Элли без ума от своей работы, и он почувствовал это сомнение в ней — желание остаться и отдать всю страсть ему или посвятить себя работе. Он изнемогал от желания убедить ее остаться, но потом решил проявить благородство. Она никогда — в отличие от Энни — не показывала, как ей скучно и одиноко, и не заставляла его останавливаться посреди какого-нибудь эксперимента. Он хотел ответить ей тем же. Она говорила, что работает по вечерам, а из-за него на все это время поменяла свой график.

И все же. Он защелкнул коробочку и задумался. Об ужине, о долгом вечере впереди. Примчалась Саша, он покормил ее, потом наполнил тарелку Пайкет и позвал ее.

Она не пришла. Ощутив укол беспокойства, он позвал еще раз, громче, подходя к двери и прислушиваясь. Когда кошка не появилась, он поднялся в свой кабинет и заглянул под стол. Она лежала там, свернувшись в клубочек, а увидев его, подняла голову и зевнула. Его жгучую тревогу как будто смыло прохладной волной облегчения.

Блю подхватил кошку, такую худую, что она, казалось, ничего не весила, и Пай с мурлыканьем свернулась у него на шее, мягким комочком закрывая черную дыру беспокойства в его груди.

Его испугало, что он все время ждет, когда и сколько придется платить за радость, которую он обрел с Элли. Чувствуя себя здоровым и счастливым, он постоянно ожидал чего-то плохого.

Пайкет подняла голову и ткнулась ему в ухо влажной мордочкой. Блю держал ее и пытался убедить самого себя, что ее долгая, счастливая старость — знак того, что в его жизни все переменилось, что он не Иов, которого испытывают, и не человек, на котором лежит проклятие. Он хотел верить в то, что сможет наслаждаться жизнью, но в темноте, особенно когда за окнами начинался дождь, он не мог до конца освободиться от тревоги.

Молния озарила небо, и последовал резкий удар грома, что заставило Пай спрыгнуть с его рук и опрометью броситься в свое убежище под столом. Она уставилась на Блю, и он фыркнул:

— Знаю, что тебе трудно в это поверить, но я не отвечаю за погоду.

Если бы кошка умела закатывать глаза, она бы это сейчас сделала. Блю ухмыльнулся и игриво подергал ее за хвост, ощущая, как гроза смывает его дурные предчувствия. Суеверия вполне понятны, принимая во внимание его печальный опыт, но было бы безумием выстраивать свою жизнь в соответствии с ними.

Всю ночь он бродил по дому. Сначала сидел перед телевизором и в течение часа переключил 57 каналов, потом ему это надоело, и он поднялся в свой кабинет, где стоял компьютер. Вошел в сеть и поискал, что может его заинтересовать, но потом бросил и открыл свою почту, надеясь получить послание от Элли.

Он испытал странное чувство дежа-вю, когда обнаружил письмо, и был приятно удивлен.

Блю!

Я сижу здесь, слушаю песню Мейбл, всего одну, и она льется мне прямо в душу, пронзает тело, и я наконец понимаю все. 'Сердца, и души, и тела — все сплелось…' Сейчас это наполнилось таким смыслом! Я должна много рассказать тебе, но пока только одно: она любила Персика Маккола всей душой.

В этот раз, чтобы добраться до правды, пришлось много работать, но тем приятнее результат. Вот почему я занимаюсь этим — из-за такого чувства, когда все становится на свои места и я ощущаю себя этим музыкантом. На короткое время я начинаю понимать, что значит иметь такой дар — когда в тебе живет музыка, когда она рождается на свет сквозь тебя. Это Сальери сказал: 'Музыка — язык Бога'? Я тоже так считаю. В мире много прекрасного, но музыка — самое чистое, самое возвышенное искусство.

Иногда я размышляю: почему музыканты страдают больше, чем остальные люди? Ты никогда этого не замечал? Они должны платить высокую цену за свой дар — даже сейчас, в наше время. Даже тот, кто становится более или менее счастлив и живет долго, каким-то образом платит за все.

Но знаешь что, Блю? Чтобы носить в себе музыку, как Мейбл, как Джон Леннон, как Эрик Клэптон, я бы заплатила эту цену. Честно!

Спасибо за то, что понял, как мне надо было прийти сюда одной и поработать!

Целую, Элли.

Блю с переполнявшими его чувствами смотрел на синие буквы на белом поле. Тотчас нажал на клавишу 'ответ'.

Элли! Ты привлекла меня сразу, как только зарегистрировалась в группе любителей блюзов. Никто не в состоянии так почувствовать душу музыканта и ту власть, которой он обладает. Ничего, если я попрошу разрешения прочитать твою книгу первым? Я умираю от желания увидеть, что ты сделала.

Увидимся утром, дорогая!

Он улыбнулся и мысленно сам себя похлопал по спине за то, что был таким понятливым и позволил ей заняться работой. А потом, не в состоянии прекратить свой разговор с ней, открыл второе 'окно'.

P.S. Что мне действительно хотелось бы сейчас делать, вместе того чтобы печатать в темноте и пить бурбон, злясь на идиотов, засевших в Интернете (неужели у них нет своей жизни?), так это целовать тебя.

Я бы хотел услышать стук в дверь, и ты бы стояла там обнаженная, а я бы открыл дверь тоже обнаженным, а потом я бы хотел — ну, я уверен, что ты можешь себе представить все остальное.

До завтра, сладкая моя.

Он отослал почту, потом подошел к окну. Сквозь пелену дождя было видно, что в домике горит свет.