Кракен пробуждается

Промышленность работала только на самое необходимое. То и дело созывались конференции финансистов. Пронесся слух, что продукты будут распространять пропорционально доходам, вспыхнули мятежи. Торговля бурлила.

Однако все еще находились смельчаки, за немалую плату готовые выйти в открытое море. Но это было не более чем бравада — никакие сверхценные грузы не могли оправдать ни риска, ни баснословной цены таких круизов.

Вдруг кто-то спохватился, что все погибшие суда работали от силовых установок, и сразу моря запестрели парусниками. Возникла идея наладить их массовое производство, от которой быстро отказались, сочтя, что не сегодня-завтра с напастью будет покончено и нет надобности в инвестициях.

Ученые всего мира продолжали упорно трудиться. Каждую неделю испытывалось новое оружие, кое- что даже запускали в производство и тут же снимали по причине многочисленных изъянов. Оправдывая свои промахи, ученые в век научно-технического прогресса вспоминали, что и у магов и чародеев случались неудачи. Но в том, что со дня на день средство будет найдено, не сомневался никто.

Я так понимаю, люди верили в науку больше, чем наука сама в себя. Как ни хотели ученые мужи предстать освободителями человечества, у них ничего не выходило. И все же главная трудность состояла не в немощи инженерной мысли, а в недостатке информации. «Ну как, как подступиться, — жаловался мне один ученый, — если тебе нужно сделать ловушку для привидения, для духа. Ну хоть бы что-нибудь, хоть запах…» Ученые с радостью ухватились бы за любую соломинку, но кроме теории Бокера не было ничего. Может, именно поэтому в ученой среде к ней отнеслись довольно серьезно.

Что касается морских танков, то они не сходили со страниц газет и с экранов телевизоров. И-Би-Си то и дело прокручивала нашу запись с Эскондиды и даже любезно предоставила небольшой фрагментик Би-Би-Си. Видя, какую тревогу вызывают эти передачи, я недоумевал, но потом понял, что кому-то наверху выгодно отвлечь внимание народа от состояния внутренних дел. Что-что, а уж морские танки как нельзя лучше подходили для этой цели.

С тех пор как мы покинули Смиттаун, прошло не так много времени, а, по сообщениям прессы, в области Карибского бассейна пришельцы из Глубин совершили уже одиннадцать набегов, двенадцатый — был отбит благодаря оперативным действиям американских ВВС.

Но все это, однако, мелочи по сравнению с тем, что творилось в другом полушарии. С дюжину танков выползло на Хоккайдо и Хонсю, четыре города на Минданао одновременно атаковали около шестидесяти танков, и так далее и так далее. Да, британцам жилось гораздо спокойнее на высоком континентальном шельфе, нежели обитателям Филиппин и Индонезии, где тысячи людей в панике покидали побережье, бросали дома, срываясь с оседлых мест, и бежали вглубь островов. То же самое происходило и в Вест-Индии.

Мороз продирал по коже, когда я получал подобные вести. Совершенно отчетливо я осознал наконец весь ужас происходящего, насколько же все было серьезнее, чем представлялось. Сотни, тысячи танков свидетельствовали не об отдельных, случайных рейдах, а о широкой, развернутой кампании.

— Власти обязаны защитить людей, — не выдержав, возмутился я, — хотя бы раздать оружие. Какая к черту экономика, когда невозможно подойти к морю. Они должны сделать, чтобы люди могли нормально жить и работать.

— Кто знает, где танки вынырнут в следующий раз, — откликнулась Филлис, — нужны молниеносные действия, а это значит, что каждый должен иметь при себе оружие днем и ночью.

— Вот именно. Так что правительство никуда не денется и раздаст его.

— В самом деле?

— Что ты хочешь сказать?

— Тебе не кажется странным: власть, якобы правящая по воле народа, готова пойти на все, лишь бы не давать этому народу в руки оружие? Народ защищает не самого себя, а правительство. Разве не так? Исключение разве что — швейцарцы: они доверяют своему правительству, но у них нет выхода к морю и, следовательно, нет наших забот.

Филлис меня озадачила. Сегодня она выглядела особенно усталой и была совсем не похожа на себя.

— Что случилось, Фил?

— Ничего, — Филлис вздрогнула, — просто у меня сдают нервы при виде всей этой лжи и грязи. Майк, тебе никогда не хотелось родиться в век Истинного, а не Мнимого Разума? Мне кажется, они скорее отдадут этим монстрам тысячи жизней, нежели рискнут раздать людям оружие, и найдут для оправдания своего решения массу доводов. Какое им дело до нескольких тысяч или миллионов людей?! Женщины всегда восполнят потери. А вот ценным правительством рисковать нельзя.

— Дорогая…

— Нет, конечно, что-то они сделают. Например, поставят парочку гарнизонов в особо опасных местах. Но все равно, всегда и везде они будут опаздывать. Плотно набитые человеческим мясом шары будут катиться к морю, несчастных девушек, как Мюриэл, будут тянуть за волосы по асфальту, людей будут разрывать на куски, как того парня, которого ухватили сразу две медузы… вот тогда прилетят самолеты, а адмиралы скажут: «Нам, ах, как жаль, мы немножко опоздали, но вы сами понимаете, что существуют определенные трудности, сборы, приготовления». Или я не права?

— Но, Фил, дорогая…

— Я знаю, что ты хочешь сказать, Майк. Я действительно разволновалась. Никто, никто ничего не делает! Никаких попыток что-нибудь изменить! Все говорят: «Боже, боже, какой упадок». Одни слова, слова, слова… будто словом можно остановить катастрофу. Зато стоит появиться Бокеру, как тут же его объявляют паникером. Так сколько, Майк, сколько, по их мнению, должно погибнуть людей, чтобы они сочли нужным что-либо сделать?

— Но, Фил, они же пытаются…

— Да? Майк, они же просто балансируют! Какова минимальная плата за сохранение политического господства? Сколько людей должно погибнуть до возникновения опасности? Разумно ли на данном этапе объявлять чрезвычайное положение? Сплошная болтовня и нежелание ударить палец о палец. О, я бы!.. — Она неожиданно умолкла. — Прости, Майк, что-то я совсем расклеилась. Наверное, просто устала.

Филлис вышла. Этот ее взрыв очень меня обеспокоил. С тех пор, как умер наш ребенок, я не видел ее в таком состоянии.

Следующее утро ничего не изменило. Я нашел Филлис сидящей в беседке. Уронив голову на руки, она плакала.

— Дорогая, любимая моя, что случилось? — Я нежно поцеловал ее.

Филлис посмотрела на меня.

— Я больше так не могу, — сказала она, слезы текли по ее щекам.

Я сел рядом и обнял Филлис за плечи.

— Все пройдет, моя хорошая, не расстраивайся.

— Нет, не пройдет, Майк. Мне страшно. — Она посмотрела на меня каким-то странным испытующим взглядом.

— Тебе нечего бояться. Фил.

— А ты, ты не боишься?

— Мы просто засиделись, Фил. Скисли, размякли над своими сценариями. Давай прогуляемся. По- моему, неплохо бы прокатиться на серфинге.

Филлис утерла рукой слезы.

— Хорошо, пойдем.

Был чудесный день. Ветер, море, серфинг вернули Филлис к жизни. Она почувствовала себя намного лучше.

— День-два, — сказала она, — и все заживет без следа.

Довольные, мы вернулись в коттедж в половине десятого вечера. Филлис пошла варить кофе, а я включил радио. Поймав Би-Би-Си, где шла пьеса, в которой Гледис Янг собиралась стать заботливой матерью, я тут же переключил приемник на родную И-Би-Си. Там передавали какую-то нудятину, но я