ответственность за все осложнения, могущие возникнуть по ходу дела. А так, она оказалась здесь и пришла к выводу — выпутывайтесь, дескать, сами.
— Хм, — сказал Зеллаби. — Однако высшие круги могут не принять и не понять такого сопротивления…
— Тем не менее, это ее решение. Она оставляет Ребенка, потому что считает себя не более ответственной за него, чем если бы его подбросили к ее двери. Отсюда вывод — нечего из-за этого ломать себе жизнь, бросать работу, науку и заниматься детскими пеленками. Она говорит, что даже не хочет знать, кто виноват: Мидвич или Ферма, это не ее дело. Она даже пенса не заплатит, пока соответствующие инстанции не заставят. И тогда миссис Дорри или другая добрая душа, которая приютит ребенка, будет регулярно получать два фунта в неделю.
— Пожалуй, что так, моя дорогая. Она все продумала. И это следовало предусмотреть. Я считаю, что ответственность за Детей должна быть установлена законом. Так что — привлекать ее к суду?
— Кто знает? Но она, пожалуй, предусмотрела и такую возможность. И если процесс все же состоится, она так просто не сдастся. Медицинское освидетельствование установит, что в роли матери ей довелось быть не по своей воле. Отсюда — никакой ответственности она не несет. Вот так. Ну, а не получится так, она сама возбудит дело за нанесение оскорбления и причинение ущерба.
— Будет довольно забавно.
— Впрочем, она полагает, что дело до суда не дойдет.
— И в этом она права, — согласился Зеллаби. — Мы делали и делаем все возможное, чтобы сохранить нашу историю в тайне. А процесс такого толка соберет журналистскую шушеру со всего мира. Бедняга Кримм и полковник Бернард. Интересно, хватит ли их власти теперь?
Зеллаби задумался.
— Дорогая, я только что говорил с Аланом о возможности увезти отсюда Ферелин. При нынешнем положении это просто необходимо ускорить. Пройдет не так много времени, и о поступке Маргарет Хаксби станет известно всему городу и ее примеру последуют многие.
— Кто-то и вправду последует, — согласилась Анджела.
— Надо подумать, что можно сделать, чтобы это предотвратить. Как думаешь?
— Вмешается общественное мнение.
— Дело не в общественности, дорогая. А если вдруг выяснится, что Дети не желают оставаться в Мидвиче одни, как не желают покидать его?
— Ты, похоже, впрямь в этом уверен.
— Не знаю. Я только пытаюсь представить себя на их месте. Они должны стараться всячески противостоять дискомфорту и противодействовать снижению внимания родителей по отношению к ним. И совсем не обязательно быть кукушонком, чтобы осознавать такую необходимость. Это всего лишь предположение, но стоит того, чтобы призадуматься.
— Как бы то ни было, а Ферелин лучше подальше уехать из Мидвича, — сказала Анджела. — Пусть попробует уехать недели на две-три, а там посмотрим, — обратилась она к Алану.
— Хорошо, с этого и начнем, — ответил Алан. — Где Ферелин?
— Наверное, на веранде.
Алан пересек лужайку и исчез за углом дома. Зеллаби проводил его взглядом, а затем повернулся к жене.
— Мне кажется, не все так страшно, — сказала Анджела. — Естественно, Ферелин захочет остаться с Ребенком. У нее слишком развито чувство ответственности. А тут еще это… Она очень устала.
— А сильно ли она привязана к Ребенку?
— Трудно сказать. Традиции, общественное мнение давят на нее. Хотя каждый должен исходить в своих действиях от голоса совести и из личных убеждений.
— Так как же поступит Ферелин? — напряженно спросил Зеллаби.
— Она натерпелась, вынашивая Ребенка — своего ребенка. Теперь же ей придется осознать, что золотоглазый — не ее сын, стало быть не она его мать. Тут есть о чем подумать.
Несколько минут она задумчиво молчала, устремив свой взор куда-то вдаль.
— Каждый день перед отходом ко сну я молюсь. Не знаю, слышит ли Бог мои молитвы, но я благодарна Господу за своего ребенка.
Зеллаби нежно взял ее за руку.
— Любой биологический вид борется за выживание и использует для этого любые возможные средства, даже самые грязные..
— Что у тебя на уме, Гордон?
— Кукушата. Они настойчивы в стремлении выжить. Есть только единственный способ избавить от них гнездо. А ведь я — гуманист.
— Да, Гордон.
— Более того, я цивилизованный человек. И я не могу одобрить некоторые вполне очевидные и необходимые вещи. То же могу сказать о об остальных. В результате: мы, как бедные пеночки, будем выкармливать инопланетных чудищ, предав тем самым собственную культуру. Странно, не так ли? Люди способны без всяких угрызений совести топить котят и в тоже время заботливо взращивать совсем уж чужеродных существ.
— Ты действительно считаешь, что нам придется сделать
— Да, дорогая.
— На тебя это не похоже.
— Это потому, что мы еще не сталкивались с подобной ситуацией. Мне вдруг пришло в голову, что тезис «живи сам и дай жить другому» применим лишь до определенных границ. Вот наш случай. Я вполне был с ним согласен. Но вот почувствовал, что мое место под солнцем под угрозой и я уже начинаю сомневаться в целесообразности такого тезиса.
— Но Гордон, дорогой, тебе не кажется, что твои опасения слегка преувеличены? В конце концов, что значат несколько малышей, немного отличающиеся от других…
— И которые способны вызвать у родителей невроз. Не забывай Гарримана — они обладают очень мощной защитой, и могут заставить выполнять свои желания.
— Все может измениться, когда они подрастут. Кроме того, мы уже многое о них знаем. Ну, там, гипноз…
— Очень немногое. Да и, все-таки, шестьдесят один ребенок? Самые практичные и самовлюбленные детки, за все время существования этой планеты. Крайне самоуверенные. Не удивительно, что они могут получить все, что пожелают. Сейчас они еще маленькие и желаний у них немного. Но придет время, я это чувствую.
— Доктор Уиллерс…
— Доктор Уиллерс, милая, ведет себя, как зазнавшийся страус. Его вера в истерию — патология. Очень надеюсь, что отпуск пойдет ему на пользу.
— Но Гордон, он ведь хоть как-то пытается объяснить…
— Дорогая, я достаточно спокойный человек, но не испытывай моего терпения. Уиллерс — тупица. Он и не пытался объяснить происходящее. Он принимал во внимание отдельные факты, когда никакого другого объяснения не оставалось. Все остальное он просто старается не замечать, И это ты хочешь назвать отношением к делу?
— Но ведь можно же все как-то объяснить?
— Безусловно.
— Ну и?
— Нам придется еще ждать. Детишки вырастут и выдадут нам новую информацию к размышлению.
— Но идеи-то есть?
— Ничего обнадеживающего.
— А все-таки?
Зеллаби в ответ только покачал головой.
— Я не готов к ответу, — сказал он, — Но как женщине, не лишенной разума, хочу задать тебе такой
