сон, что в последнее время бывало с ней довольно часто.
Она проспала много часов, а проснувшись, обнаружила, что занавеска на окне чуть-чуть отдернута и внутрь пробивается дневной свет.
Еще через миг она увидела, что цыган стоит на коленях возле кровати и держит в руках спрятанный ею нож. Его рукоятка была обращена к ней. Роберт словно предлагал ей взять нож и воспользоваться им так, как она задумала. Выбор оставался за ней.
Арабелла в страхе отпрянула и протестующе замахала руками, как будто лезвие было направлено на нее. Взгляд Роберта был холоден и невозмутим. Она не смогла прочесть в его глазах ни любви, ни ненависти, ни сожаления, ни укоризны – ничего, что говорило бы о том, какие мысли бродят у него в голове, какие чувства овладели его сердцем.
– Убери его, – тихо попросила она и расплакалась, отвернувшись от Роберта.
Она готова была сквозь землю провалиться со стыда, точно нанесла ему удар, гораздо более серьезный, чем тот, который задумала, перед тем как заснула.
Арабелла слышала, как он подошел к сундуку, открыл крышку и убрал нож. Когда она оглянулась, он уже снова стоял возле кровати. Она села, но взгляд Роберта стал предостерегающим – он не хотел, чтобы она прикасалась к нему, отвергая любую попытку примирения. Руки у нее безвольно опустились. Она вцепилась в спинку кровати так, что побелели костяшки пальцев.
– Никто никогда не обращался так со мной, – прошептала она, но не добилась ответа. Его лицо по-прежнему оставалось бесстрастным. – Никто не поднимал на меня руку.
Только теперь она заметила, что его рубашка и штаны залиты бурой засыхающей кровью. Чья она? Человека или животного? Впрочем, и убитый всадник, и его конь теперь далеко. Они ехали, не останавливаясь всю ночь.
– Это была не ярость, – ответил Роберт. – Я сделал это от страха за тебя. Он мог быть не один.
– Он был один.
– Мы этого не знали. Мы до сих пор этого не знаем. Он мог выехать на разведку или отстать от своего отряда.
Теперь на его лице блуждала мрачная усмешка. Она не привыкла к такому его выражению и неверяще покачала головой.
– Ты видел кого-нибудь еще?
– Мы сразу свернули с большой дороги, если ты помнишь, и довольно долго ехали вдоль ручья, чтобы не оставить следов. Я даже не остановился, когда рассвело, дабы как можно дальше убраться от того места… Арабелла…
Она подняла на него глаза.
– Что?
Он молчал, и она схватила его за руки, прижала их к своей груди и тихо вымолвила: – Ты простишь меня? Он печально усмехнулся.
– Несколько часов назад ты хотела убить меня. Интересно, а что было бы, если бы я вошел сюда раньше? Неужели ты могла бы убить меня, Арабелла?
Она выпустила его руки, потупилась, и в тот же миг по ее щекам заструились горькие слезы, которые теперь казались по-детски смешными и глупыми. Она ведь действительно собиралась убить его, думала, что сумеет это сделать.
– Я не знаю, – прошептала она. – Ты бы все равно не допустил этого.
– Отчего же? Если ты и вправду так сильно ненавидишь меня… я мог дать тебе убить меня.
Арабелла бросилась на кровать. Ее душили рыдания, она ненавидела себя, проклинала за глупость и слабость.
– Прости меня, прости… – повторяла она, задыхаясь от слез и впиваясь зубами в подушку.
Она услышала, как он направился к двери. Он вполне мог бы забрать сейчас лошадей и оставить ее запертой в кибитке. Тогда ей грозила бы голодная смерть или, что еще хуже, ее могли найти какие-нибудь разбойники.
Роберт переоделся и сказал:
– Уже позднее утро. Кони могут попастись здесь, но Калиф ничего не ел уже целые сутки. Впрочем, я тоже. Я скоро вернусь.
Он ласково погладил Арабеллу по голове. Она решила, что прощена, и радостно обернулась. На его губах играла насмешливая улыбка, но глаза были по-прежнему холодны и внимательны. Она схватила его за руку и притянула к груди.
– Ты простил меня, правда? Он рассмеялся.
– Да? – с надеждой спросила она, прижимая его ладонь к груди. Он не убрал руку, но и не стал ее ласкать. – Скажи, да?
– Я принесу свежей воды.
Арабелла слышала, как отворилась дверь, затем в лохань полилась вода, деревянное ведро стукнуло о пол, дверь снова скрипнула, щелкнул замок, и все стихло.
Она подбежала к окну и увидела, как Роберт удаляется по направлению к лесу. Вскоре он скрылся среди деревьев.
Он не вернется. Он оставил ее навсегда.
Эта уверенность была так сильна, а отчаяние так глубоко, что Арабелла почувствовала себя физически и духовно опустошенной. Она задернула занавеску и села на кровать.
Окровавленная одежда Роберта, ее порванный плащ – все это лежало грудой в углу с прошлой ночи.
Она осторожно подошла к зеркалу, чтобы выяснить, произошла ли в ее лице какая-нибудь перемена после недавних событий. Наверняка что-то должно было измениться, коль скоро некая дьявольская сила сначала заставила ее пустить Сарацина вскачь, увлечься этой безумной гонкой, а затем поселила в ее сознании жажду кровавой мести, желание убить Роберта.
Она отодвинула занавеску, чтобы впустить в кибитку дневной свет, и с внутренним трепетом вернулась к зеркалу, боясь увидеть собственное отражение.
Но Арабелла не нашла в своей внешности никаких изменений и вспомнила слова Роберта, которые он произнес, когда она подошла к зеркалу после очередного соития, чтобы взглянуть на себя: «Юность тем и хороша, что внешность остается неизменной при любых обстоятельствах».
Разумеется, он любит ее.
Она посмотрела на свою грудь, слегка сжала ее и с изумлением обнаружила, что она стала полнее, чем несколько дней назад. Арабелла долго с восхищенным благоговением рассматривала свое тело, которое за последнее время сильно изменилось: формы округлились, стали более женственными, приобрели плавность и законченность линий.
Она задернула занавеску и влезла в лохань.
У нее появился план, как одеться, чтобы отвлечь Роберта от воспоминаний о событиях прошлой ночи, если, конечно, это было возможно. Она была убеждена, что он решил проучить ее, отказав в близости. А может быть, он просто не в состоянии заниматься любовью с женщиной, которая собиралась убить его.
Она нашла в сундуке длинное платье свободного покроя, белое, шелковое, с золотым тисненым узором. Оно пышными складками ниспадало до полу, глубокое декольте полуобнажало грудь.
Арабелла накрасилась, но уверенности в себе ей это не прибавило. Простит он ее или нет?.. Оставалось уповать только на Божью помощь.
Она выглянула в окно. С тех пор как он ушел, прошло около двух часов. Три коня паслись неподалеку, Калиф сидел возле кибитки и всматривался вдаль в том направлении, в котором скрылся его хозяин.
Арабелла, не зная, чем себя занять, взяла в руки лютню и стала медленно перебирать струны. Неожиданно Калиф поднял уши и вскочил. Через минуту из-за деревьев показался цыган с холщовым мешком за спиной. Из него он достал кости с ошметками мяса, которые тут же бросил в миску псу. Калиф накинулся на еду с урчанием проголодавшегося дикого зверя.
Сердце у Арабеллы забилось быстрее, когда она увидела, с какой поспешностью Роберт направляется к двери. И вдруг он вскинул глаза и увидел ее в окне. Радостная улыбка озарила его лицо. Через мгновение он распахнул дверь и, войдя внутрь, поставил на стол котелок с дымящимся жарким. Аромат мяса и овощей вырвался из-под крышки и заставил Арабеллу понять, насколько она голодна.
– Господи, какое счастье, что ты вернулся! Я готова съесть быка!
Она осторожно приблизилась к нему и почувствовала, что он не оттолкнет ее. С другой стороны, она понимала, что должна дождаться, пока он прикоснется к ней или заговорит с ней первый.
Он не сделал ни того, ни другого, а принес две золотые миски и ложки, после чего разлил варево и знаком пригласил ее сесть за стол.
– Здесь неподалеку есть крестьянское хозяйство. Место пустынное, и, судя по тому, что я узнал у хозяина, незнакомцев не видели в округе ни разу за последние две недели. Пожалуй, мы остановимся тут на пару дней, если не выяснится, что у того всадника были спутники.
Арабелла бросила на него призывный взгляд. Она ела с большим аппетитом, чего с ней не случалось уже давно.
– Это здорово!
Она не чувствовала вины за случившееся, за свои предательские намерения, за нож под кроватью и нарушение его запрета. Она простила саму себя. Теперь наступила его очередь сделать то же самое. Арабелла никогда сознательно не причиняла зла людям, потому что предпочитала, чтобы ее любили. Но ей вовек не приходила мысль о том, что ее поступки могут быть восприняты другими людьми иначе, чем она сама их воспринимает.
Они ели в полном молчании, однако она видела, что Роберт в хорошем расположении духа, что он настроен по отношению к ней доброжелательно, что на его лице больше нет того равнодушного выражения, которое так бесило ее. Она опасалась, что он размышляет над тем, как поступить с ней, избегая встречаться с ней взглядом, чтобы не выдать своих тайных мыслей.
Но Роберт думал не о завтрашнем дне и не о предстоящей неделе. Его занимали мысли о гораздо более существенном сроке их совместной жизни и оставались для нее тайной за семью печатями. Тем более что раньше ее жизнь была предопределена скучной придворной рутиной: турниры, охота, верховые прогулки по окрестностям замка, танцы в Большом зале, плотские утехи с пажами.
Они пообедали, после чего Роберт вымыл посуду и убрал ее на полку.
Он влез в лохань и стал мыться, предоставив ей наблюдать за тем, как он это делает. Арабелла смотрела на него с
