обман, насмешку над тем, что доверилась ему вчера ночью. Она задрожала при воспоминании о словах, которые шептала ему. — Обними меня, Поль. Позволь мне уснуть в кольце твоих рук.
Глава 4
Как ни противилась внутренне Домини встрече с Полем, как ни хотелось ей запереться в своей комнате, машинально она начала переодеваться к ужину. Домини была истинной британкой. Она не станет забиваться в темный угол и прятаться оттого только, что ей больно. Она должна надеть маску и, вооружившись остатками гордости и мужества, сражаться с недругом.
Поль, тайно наблюдавший за женой за обеденным столом, чувствовал, что никогда более глубокая пропасть еще не разделяла их. Домини была вежлива. Она отвечала на вопросы и слушала пока он рассказывал о круизных судах, которыми владела его компания. Она даже улыбнулась, когда Поль рассказал несколько забавных анекдотов о пассажирах.
Можно было подумать, что та горькая и тяжелая сцена в гостиной плод воображения, если бы не мелькавшая иногда в ее синих глазах тень боли. После ужина они перешли в гостиную, где Поль установил кинопроектор и экран. Он развлекал ее фильмами о путешествиях, собственноручно отснятыми. В них было множество изумительных пейзажей, но ни единого кадра, где он в компании друзей или хотя бы вдвоем с женщиной. Когда он наконец выключил проектор и зажег свет, Домини поинтересовалась:
— Ты всегда путешествуешь один, когда отдыхаешь?
Он налил шерри и, подавая ей один из высоких конусообразных бокалов, улыбнулся.
— Я люблю, как выразились бы вы, англичане, слоняться в одиночестве. Безвредный каприз, не так ли? Во всяком случае, всегда беру с собой Яниса — и для компании и потому, что лень держать в порядке собственные вещи.
Она холодно и беспристрастно изучала его из-за ресниц и говорила себе, что мужчина с такой внешностью не всегда проводил вечера в одиночестве, даже если и предпочитал днем оставаться один. В его жизни наверняка были женщины. Женщины, чувствовавшие притягательную силу и делавшие попытки приручить. Но такого приручить невозможно!
— Расскажи мне о Греции, — неожиданно попросила Домини. Пока он говорил, ее ненадолго оставляли горькие мысли.
— Stin iyia sou. — Он поднял бокал с вином, давая понять, что пьет за нее, и откинулся в кресле; лампа отбрасывала на его лицо рубиновые отсветы, подчеркивая сильные и резкие черты лица. — Греция — страна контрастов. Солнечный свет перемежается с тенью, гостеприимство с мстительностью. Некоторые ее области пустынны и бесплодны, другие богаты виноградниками и смоковницами, оливами и соснами. О, эти сосны! Они наполняют своим смоляным ароматом сумерки, а море в эту пору похоже на чашу с вином. Он замолчал, золотые глаза грустно смотрели на огонь.
— Греция — земля, которую можно любить или ненавидеть, как и ее народ. Старые легенды до сих пор живут среди руин, и глядя на сегодняшние Афины, трудно поверить, что совсем немного лет прошло с тех пор, когда Грецию разрывали на части страшные силы. Брат воевал с братом, а потом множество наших детей, как скот, гнали через холодные горы в Албанию и другие враждебные страны. Ты была еще совсем дитя, Домини, когда происходило все это.
— Ты и сам был не таким уж взрослым, Поль. — Она говорила осторожно, так как знала, что он любил Грецию.
— Достаточно взрослым, чтобы многое видеть, — сказал он, и улыбка его стала грустной — грустной, как осенние листья, падающие на землю умирать. — Домини, я говорю не для того, чтобы вызвать у тебя жалость.
— Ну разумеется, тебе не нужна моя жалость, правда, Поль? Губы его изогнулись в улыбке.
— Интересно, веришь ли ты в предопределение, — сказал он. — Возможно, наша встреча была неизбежной, к добру ли, ко злу. Как считаешь?
— Я считаю, что таинственные силы не всегда добры, — ответила она.
После этого их разговор почти прекратился. Паузы разделялись короткими замечаниями, но становились все длиннее, и каждое движение в комнате вызывало у обоих беспокойство. Рассыпая искры, в камине сдвинулось полено, — взгляды их одновременно проследили за его движением. Занавеска шевельнулась от неожиданного сквозняка, который, кажется, постоянно бывает в комнатах, где огонь догорает, — они проследили и за движением занавески.
Домини стиснула руки, лежащие на коленях. Скоро им нужно подниматься с кресел, выходить из гостиной и идти спать. Не могли же они оставаться здесь вечно. Сама комната, казалось, устала от присутствия двоих людей и хотела, чтобы они ушли.
Вдруг начали бить часы. Была полночь. Поль резко поднялся на ноги, и Домини заметила, как вдруг напряглось его лицо, когда он воскликнул:
— Да иди же ты наверх, ради Бога! Я не собираюсь трогать тебя. Я знаю, что тебе тошно от одного моего вида.
Она встала и поставила бокал. Лицо ее было совершенно бесстрастным.
— Спокойной ночи, Поль. — Слова прозвучали почти невнятно.
— Kale nichta![4].
Она вышла из комнаты, такая тоненькая в своем синем трикотажном платье, едва передвигая ноги, как ребенок, выбившийся из сил. Поль смотрел вслед, и, когда дверь закрылась, пальцы его медленно стиснули ножку бокала. Послышался тихий резкий звон, и остатки вина выплеснулись ему на руку.
Много позже Домини услышала, как он входил в соседнюю комнату. Она лежала, вытянувшись в струнку, и думала: «Сегодня я не должна кричать во сне… если, конечно, усну». — Но в конце концов, измученная противоречивыми чувствами, уснула глубоким сном изнуренного человека. И спала до тех пор, пока ее не разбудила Лита, принесшая утренний чай.
Они уезжали в восемь тридцать, но Домини считала необходимым до отъезда поговорить с дядей Мартином. Вчера разговор с ним казался невозможным. Она была слишком расстроена, чтобы говорить спокойно, а сегодня, она чувствовала, сможет убедить его в том, как ей не терпится увидеть остров, на котором родился муж и где они собирались жить.
Когда она набирала номер и ждала соединения, Поль находился в гостиной, проверял багаж вместе с Янисом. Ей отчаянно хотелось сказать дяде Мартину, что ему больше не нужно волноваться: Дуглас не будет наказан за глупый поступок. Она молилась про себя, чтобы ей удалось убедить своего опекуна в том, что она счастлива, выйдя за Поля Стефаноса.
Ее муж вышел из гостиной, и она следила, как он поднимается по лестнице в спальни. Он оставил ее, чтобы дать возможность свободно говорить по телефону, но она не почувствовала благодарности. Добившись своего, он теперь мог проявлять великодушие…
— Дядя Мартин? — Голос ее снова зазвучал тепло. — Как ты, дорогой?
Домини разговаривала с дядей пятнадцать минут. Ему больше не надо волноваться за Дуга, уверенно сказала она. Все в порядке, отныне он будет держаться подальше от игорных столов после того, как… ну, после того, как Поль… Да, Поль может внушать страх, нет, разумеется, он вовсе не пугает ее. Что за идея!
Она рассмеялась, потом поспешила сообщить, что смотрела фильмы о Греции, которая показалась очень интересной и красивой страной.
— Я буду скучать по тебе, Домини. — Голос дяди стал чуть хрипловатым. — Ты уверена… уверена, что счастлива с Полем?
Она слепо уставилась в стену над телефонным столиком и изо всех сил старалась не выдать своего страха перед тем, что ей придется жить с человеком, который ее не любит.
— Он может быть добрым, — уверяла она дядю. — И он так странно одинок…
В этот момент на лестницу вышел Поль, и она стала прощаться с дядей. Если теперь ее голос и покажется грустным, это не обеспокоит его, а у Домини уже не было сил удержаться от слез.
— До свидания… до свидания… Я напишу, как только приедем в Афины.
Слова дяди звучали в ее ушах, когда она вместе с Янисом и Литой вышла к такси. Минутой позже, заперев двери, к ним присоединился Поль. Дверца такси захлопнулась, и они тронулись в аэропорт. Они улетали из Корнуэлльского аэропорта в Париж. Там предстояла пересадка на самолет до Афин.
Из суматошного аэропорта в Афинах они доехали на такси в отель Елены, классический, как храм, с
