— О, нет! — Ванесса в испуге отпрянула. — Они слишком хороши для меня.
— Вы так считаете? — Он приподнял одну бровь и окинул ее неторопливым взглядом. — Наверное, всем англичанкам свойственно недооценивать себя? Ваши глаза и кожа созданы для того, чтобы носить изумруды. Может быть, вы имеете в виду, что сейчас на вас чужое платье, которое вам не слишком идет?
Она прижала руки к темно-фиолетовому одеянию, которое вопиюще не шло к ее зеленым глазам и медным волосам. Кто бы мог подумать, что дон замечает и такие вещи!
Он пожал плечами, вернул ожерелье в бархатный футляр и небрежно задвинул ящик. Ванесса подумала, что он, видимо, вполне доверяет своей прислуге, раз не запирает такие ценности в сейф. Очевидно, он был вполне уверен в надежности людей, которые у него работали, и они, скорее всего, были действительно преданы ему. Приходилось признать, что он не был похож на других… В его жесте, которым он прикоснулся к огненной бахроме одной из шалей, проскользнуло что-то мальчишеское.
Он улыбнулся:
— Моя мать выглядела в ней потрясающе. Она обладала величием и статью настоящей кастильской дамы.
— Она давно умерла, сеньор? — тихо спросила Ванесса.
Выговаривая английские слова, он понижал тембр своего глубокого мужественного голоса, и это странно завораживало Ванессу.
— Моя мать не умерла, сеньорита. — Он удивленно взглянул на Ванессу. — Вскоре после смерти отца она ушла в монастырь Милосердия в Сеговии. Видите ли, мои родители очень любили друг друга и, когда донья Марианна потеряла своего мужа, то радости мирской жизни перестали существовать для нее. Вас, наверное, удивляет, что овдовевшая женщина выбрала отшельничество в монастыре? Наверное, вам трудно поверить, что существует любовь настолько преданная, настолько великая, что действительно превращает двоих в одно целое?
Да, она верила в такую любовь, но сказала другое:
— А как же вы, дон Рафаэль? Вам ведь не было и двадцати, когда умер ваш отец, как же донья Марианна могла возложить на вас такое бремя ответственности?
Он догадался, какая мысль пришла ей в голову, и ответил:
— Хотя молодой хозяин в испанской семье и пользуется особыми привилегиями, но после смерти отца он автоматически становится главой семьи. Я знал о том, что, овдовев, моя мать всей душой стремится вернуться в Сеговию. Конечно, я предпочел бы, чтобы она осталась со мной, но даже не заводил подобных разговоров, раз это не соответствовало ее желанию. Донья Марианна была настоящей женщиной и навсегда отдала свое сердце мужчине, за которого вышла замуж, потому что это неправильно, когда женщина любит своих детей сильнее, чем их отца. В конце концов, дети вырастают и хотят жить своей жизнью. Любовь между женой и мужем тоже должна расти, чтобы к моменту, когда дети станут взрослыми, между ними не образовалась пропасть. Они как будто возвращаются к самому началу. Для моей матери это было невозможно, а я стал взрослым. Мы расстались. Орден, к которому она принадлежит, очень строгий…
Дон не договорил и пожал плечами. Ванесса поняла, что он редко виделся с матерью, которую любил и привык видеть среди этих мирских безделушек, отвергнутых ради суровой монастырской жизни.
Какая великая любовь… как непобедима была любовь доньи Марианны!
Холодок пробежал по коже Ванессы, и она почувствовала облегчение, когда дон Рафаэль закрыл витрину с гребнями, веерами и шалями. Она взглянула на него и, заметив грусть в его лице, не стала возражать, когда он повернулся к дверям террасы и жестом пригласил ее выйти в звездную ночь.
Терраса примыкала к его кабинету и напоминала ротонду с мозаичным полом и маленькими скамеечками из фаянса, над которыми склонялись пышные кисти королевы ночи, открывающей по ночам свои цветы, источающие опьяняющий аромат. Ротонда была обнесена балюстрадой, как оборкой из каменного кружева, и Ванесса ощутила под своими ладонями резные гирлянды, раковины и херувимов.
— Такой балкон называется кринолином, потому что дамы могли расправить здесь свои пышные юбки, чтобы они не измялись. — Дон сверкнул белыми зубами. — В старине есть свое очарование, не правда ли?
— В таких нарядах женщины были совершенно беспомощны, потому-то мужчины и не возражали против подобного покроя, — холодно возразила Ванесса, у которой прошел порыв охватившего ее было сочувствия. Да и как она вообще могла сочувствовать самоуверенному и ехидному идальго из Луенды! Она и представить себе не могла, что этот человек может вызвать у нее подобное чувство. Она стояла рядом с ним, прислушивалась к забавному «чак-чак», которое издавали ящерицы, наблюдала за светлячками, вьющимися в зарослях пальм и камфорных деревьев, и понимала, что эта неожиданная отзывчивость пугает ее.
Он повернулся к ней и небрежно оперся локтем о балюстраду, и она еще крепче стиснула пальцы на резном камне:
— И все равно, это было время такой романтики, какой мир больше никогда не увидит. Неужели в глубине души вам не хотелось бы стать участницей любовной интриги, с ее дуэлями, с ее объяснениями с помощью веера, у которого есть свой, особый язык любви? Неужели вы не верите в любовь, вы, которая упрекала меня за бессердечное отношение к Барбаре, которую именно любовь заставила украдкой сбежать из замка?
— Мы с вами по-разному понимаем любовь. — Ванесса уклонилась от ответа. — Вы предпочитаете такую, которая со всех сторон ограничена предписаниями.
— Другими словами, вы хотите сказать, что я несколько старомоден? — Его зубы блеснули в темноте. — А как вы представляете себе любовные отношения? В виде игры? Странно, что британцы относятся к самому яркому в жизни переживанию так бесцеремонно, хотя именно ваша страна породила поэтов, написавших о любви самые проникновенные строки. Наша литература поражает образностью и энергией, но эти слова принадлежат вашему соотечественнику:
Если бы Ванесса разделяла подобное уединение под тропическими звездами с другим мужчиной и если бы он процитировал эти полные страсти строки, она подумала бы, что он настроен самым романтическим образом и подводит разговор к объяснению. Но подумать такое о Рафаэле де Домерике она никак не могла. Ее бросило от подобной мысли сначала в жар, потом в холод, она всей кожей ощущала на себе его пристальный взгляд и отвернулась, провожая взглядом полет призрачного мотылька.
— Наверное, англичане лучше умеют выражать свои чувства более в словах, нежели в поступках, — ответила она. — По крайней мере, что касается любовных отношений.
— Какая перспектива ждет латинянина, который решит взять в жены одну из этих снегурочек? — усмехнулся дон. — Как быстро ее северные снега погасят его земной огонь? А может быть, он растопит их? Вот это мысль! Конечно, если вообще возможно растопить сердце англичанки.
— Вы спрашиваете или утверждаете? — Она обрадовалась, что их окутывают тени, и, представив себе, что это игра, сдержанно в нее включилась.
— Я спрашиваю, — поддразнил он. — Разве вас не растопил янтарный свет луны и чары сеньора Конроя?
— Это очень личный вопрос, сеньор. — И она непроизвольно опять вцепилась в балюстраду.
— Изучение другого человека — самое увлекательное времяпрепровождение, — ответил он с неизменной учтивостью в голосе. — Испанцы обожают это занятие.
— Но я не испанка, сеньор! — От этих оскорбительных вопросов по поводу ее отношений с Джеком все ее британские принципы встали на дыбы.
— Возможно, именно поэтому я испытываю такое желание подвергнуть вашу личность изысканиям. Да что с вами, малышка, ведь это всего лишь игра! — И он рассмеялся своим низким гортанным смехом. — Где
