незаметно ускользнула из патио, чтобы не видеть счастья и радости, которые озаряли лица всех, кто присутствовал на празднике.
Ее пальцы нащупали кольцо маленькой калитки, она на ощупь открыла ее и оказалась в большом саду, где, наконец, смогла вволю выплакаться в полном одиночестве. Она уже как-то сидела здесь однажды, под этим миртовым деревцем, но тогда еще не знала, что беспокойство, тревожащее сердце, было вызвано неосознанной еще любовью, которой она так жаждала и которую уже почувствовала к идальго из Луенды.
До нее доносились обрывки мелодии гитары Барбары — испанской музыки, исполненной страсти, воскрешающей отголоски тех жестокостей и той славы, которые и породили мужчин, подобных Рафаэлю де Домерику. Не зря же она все время пыталась бороться со своей любовью: с самого начала она догадывалась, что ей предназначена именно эта роль — рыдающей в его саду иностранки.
—Почему вы плачете? — Дон Рафаэль, как всегда, настиг Ванессу внезапно. В нем чувствовалось невероятное волнение, которое она ощутила еще более, когда он обвил ее стан руками. Она не смогла бы сопротивляться их власти, даже если бы решилась на это. Поэтому просто позволила этим рукам обнять ее и прижать к сильному плечу.
— Полно, моя несравненная. Почему вы здесь и плачете в одиночестве? Неужели вас огорчает мысль о том, что вскоре вы окажетесь в объятиях человека, которого любите?
Она уже была в объятиях человека, которого любила, но не могла признаться ему в этом. Она лишь подчинялась, пока он ласково вытирал ей слезы, как маленькой девочке, которая упала и расшибла коленки:
— Ну вот, — прошептал он, — а теперь скажите, отчего вы так печальны? Может быть, вы так привыкли к обитателям замка, что с сожалением думаете о предстоящей разлуке?
— Да, — с трудом выговорила она. От его близости и от прикосновения его рук ее охватил сладкий дурман. Ей и раньше случалось чувствовать его объятия, но тогда она еще не была женщиной, страдающей от любви. Она и раньше прикасалась к нему, но тогда ее руки не жаждали погрузиться в густую шапку его волос и ощутить чеканные черты его худощавого лица. Она и раньше чувствовала его дыхание на своих волосах, но никогда ее так не тянуло к его губам.
Она любит его… любит… но как невыносимо стоять к нему так близко, понимая все это. Ванесса попыталась вырваться, но в этот момент вышедшая из-за кипарисов луна осветила его лицо. Оно было странно напряженным, и, глядя в обжигающую черноту его глаз, она замерла, положив ладони ему на грудь. Несколько нескончаемых мгновений они стояли так, глядя в глаза друг другу, пока она не почувствовала под ладонями биение его сердца.
— Любимая, сумасшедшая, сколько ты еще будешь ненавидеть меня? — простонал он. Его пальцы блуждали в ее волосах, он обхватил ладонью ее затылок и, казалось, стремился вобрать страстным взглядом поднятое к нему лицо. Ее поразило выражение его глаз — жаждущее, но и полное скрытой боли. — Обожаемая, вы ненавидите меня? — прошептал он.
«Дорогая, обожаемая». Неужели он и в самом деле произнес эти слова? Может быть, он просто хотел узнать, почему она его ненавидит?
— Нет, Рафаэль…
— Вы не любите меня? Что ж, тогда?..
— Я не ненавижу вас…
Ее слабое сопротивление заглушили его губы.
— Рафаэль!.. — только и прошептала она, теряя остатки сил.
— Душа моя! — донеслось до нее сквозь охватившее ее смятение.
Теперь его губы скользили по ее шее, на своей груди она чувствовала биение его сердца, нежные слова звучали испанской симфонией, которую она почти не понимала, но которая казалась ей небесной музыкой.
— Вы не должны говорить мне такие вещи, — она захлебнулась слезами. — Вы любите не меня…
— Боже. — Его руки яростно стиснули ее, черные глаза засверкали. — Любовь к вам набросилась на меня, как ягуар, прыгнувший из засады. Она давно вцепилась мне в сердце, а вы еще осмеливаетесь говорить, что я не люблю вас?! Кого же я тогда люблю? Уж не размалеванную ли вдову, которая жаждет занять место хозяйки замка?
Ванесса перестала вырываться и подняла на него свои огромные глаза, отливавшие в лунном свете серебром. Ее сердце билось так сильно, что она еле вымолвила:
— Так вы любите меня?
— Люблю тебя?! — Его взгляд затопил ее нежностью, несомненной и всепоглощающей. — Много раз вы могли догадаться о моей любви, но предпочитали принимать ее за что-то другое. Не раз я выдавал себя, не в силах сдержать нежность. Мною руководила страсть, которую я не в силах выразить словами, любовь, которая несказанно мучила меня. Понимаете ли вы меня? — Он нежно встряхнул ее. — Или вы все та же английская школьница, которая поселилась в моих снах задолго до того, как вы догадались, что человек, приезжавший к вашему дяде, на самом деле не находит себе места от любви?
Она неуверенно рассмеялась и уткнулась лицом ему в плечо. Обняв его, ероша ему волосы, она сейчас готова была убить его за то, что он так улыбался Лусии во время легкого завтрака, и за то, что тогда, на катере, он смотрел на нее, будто не знал, как от нее отделаться.
— Когда вы только привезли меня на Луенду, вы вели себя совсем не так, как ведет влюбленный мужчина, — упрекнула она.
— Разве? — Его губы обожгли ей шею. — Я вел себя вполне как влюбленный, моя английская мисс. Как мужчина, который не знает, хватит ли у него сил на то, чтобы скрыть свою любовь. Как мужчина, который знает, что вы боитесь его, Бог знает, по какой причине. Как мужчина, которого приводит в ярость всякое упоминание о молодом Конрое, который стоял между нами. Этот Конрой… — Он на мгновение отпрянул от нее и повернул ее лицо к лунному свету. — Вы дали мне понять, что любите его, а теперь я держу вас в объятиях, и вы отвечаете на мои поцелуи! Вы говорите, что хотите ехать к нему в Чили, но мне кажется, вам больше хочется остаться со мной. Вы хотите меня, подружка. Предупреждаю вас, что мои силы на исходе.
— Я хотела бежать от вас, Рафаэль, потому что думала, что не нужна вам. — Ее глаза наполнились слезами, он обнял ее и страстно привлек к своему сильному худощавому телу хрупкую, окутанную шифоном фигурку.
— Вы всегда будете нужны мне, дражайший друг, — прошептал он. — Если и были времена, когда я занимал оборонительную позицию, так это потому, что с вами я ощущал себя так неуверенно, как ни с кем другим. А разве вы сами не пытались замаскировать свою любовь ко мне?
— Я думала, вы собираетесь жениться на Лусии.
— Лусия всегда знала, что этого не будет никогда, но она из тех, кто не оставляет попыток до последнего, пока не увидит мужчину у алтаря с другой женщиной.
— Однако даже ваша бабушка была уверена, что вы женитесь на Лусии.
— Стоило мне познакомиться с какой-нибудь женщиной, как она тут же приходила к заключению, что я непременно женюсь именно на ней, — рассмеялся он. — Но на прошлой неделе, когда с вами случилось несчастье, и она увидела, как я встревожен, бабушка догадалась, что я, наконец-то, влюбился по- настоящему.
В лунном свете его глаза засверкали дьявольским огнем, и Ванессу охватило подозрение.
— Да вы настоящий пират! — возмутилась она. — Я начинаю думать, что вы нарочно воспользовались Лусией, чтобы заставить меня ревновать.
— Положение стало безнадежным, моя голубка. Вы так решительно говорили об отъезде, — он ласково провел рукой по ее волосам, но другая рука крепко сжимала ее, будто для того, чтобы запретить всякие разговоры на эту тему. — И я должен был окончательно убедиться… Это бабушка придумала, чтобы я уделял побольше внимания Лусии, и она могла проследить за вашей реакцией. Мы договорились, что она подаст мне знак веером, если заметит ваше беспокойство из-за того, что я улыбаюсь Лусии. Так что сегодня бабушка воспользовалась своим веером с не совсем обычной целью.
Его голос звучал несколько самоуверенно, и Ванесса, улыбаясь ему в плечо, все же свирепо возразила:
