Радостный, что покончил с этим бакалейным подвигом, он отправился на юг и основал на пути стовратные Фивы, которые нарек в честь своего родного города.
В честь там или нет, место рождения или не место рождения, а Геракл вскоре устал от городской жизни. Бросив свои роскошные одеяния и полночные пиры, он как следует выбил свою львиную шкуру (уже местами траченую молью) и пустился в путь, который в конце концов привел его к подножью Кавказских гор. Там, живьем прикованный к скале, Прометей коротал вечность, никто уже не помнил с каких пор.
Геракл понял, что где-то поблизости находится Прометеева тюрьма, когда в бледном сиянии утра увидал над головою нарезающую круги тварь, видом смахивающую на грифа. Каждое утро она с завидной пунктуальностью являлась терзать его печень, которая за ночь отрастала вновь, чтобы титан вечно нес наказание за кражу огня у богов.
Не желая, чтобы его увидели, Геракл спрятался за скальным выступом и молча смотрел, как тварь подлетала все ближе и ближе, как ее крючковатый клюв принялся царапать и рвать бледную плоть Прометеева живота.
Лицо титана исказилось, будто в агонии, но изо рта не вырвалось ни звука. Спина Прометея судорожно вжалась в скалу, когда птица разорвала ему брюшные мышцы и засунула голову вместе с шеей в живот, чтобы достать печень. Копаясь во внутренностях, гриф хлопал огромными крыльями, чтобы сохранить равновесие, и танцевал, впиваясь когтями в бедренные кости жертвы.
Печень уже наполовину свисала из истекающей и булькающей кровью раны; гриф ухватил ее поудобнее клювом и яростно рванул. Прометей издал вопль. Хищник взмыл в небеса со свисающей из клюва печенью, роняя капли крови и ошметки плоти на холодные скалы.
Прометей потерял сознание.
Геракл выбрался из укрытия и поднес мех с водой к его запекшимся губам. Прометей пришел в себя и поблагодарил его. Геракл из жалости прикрыл его рану от слепящих лучей солнца и полчищ мух, от которых тот страдал все светлое время суток.
Титан спросил Геракла, не видал ли тот его брата Атласа, и в его памяти неожиданно всплыло видение той бесконечной нежности, с которой Атлас вновь взвалил на себя невероятное бремя мира. Герой ласково отер лоб страдальца и пообещал ему в тот же день пообщаться с Зевсом на тему прекращения наказания.
Умиленный собственной добротой, он ушел, оставив Прометею мех с водой с засунутой в него соломинкой для питья.
Когда Гераклу было чего-нибудь нужно, он обычно начинал с истошного вопля: «ЗЕВС! ОТЕЦ ЗЕВС!» Вот и сейчас его голос прокатился по горам, вызывая небольшие лавины и ледниковые оползни.
Зевс как раз был с Герой, наслаждаясь интимностью момента на золотой кушетке, и Гера, изящно приподняв одну бровь и улыбаясь про себя, оттягивала момент кульминации.
Геракл начинал сердиться. Когда криков оказывалось недостаточно, он пускал в ход палицу, поэтому он взбежал на вершину самой высокой горы и, невзирая на безжалостно пылавшее солнце, принялся долбиться в небо.
Боги почувствовали толчки, и кое-кто даже поинтересовался, не собираются ли гиганты во второй раз штурмовать Олимп. Выяснять причину шума послали, как всегда, Гермеса. Увидев Геракла, методично пытающегося расколоть пополам небесный свод, он так испугался, что согласился доставить царственного смутьяна во дворец тучегонителя.
Зевс ни о чем не подозревал, пока Геракл пинком не распахнул дверь спальни и не обнаружил отца на мачехе. Гера повернула к нему свое прекрасное лицо и выдала один из тех ядовитых взглядов, которые Геракл так ненавидел. Его член исполнил серию па, достойных кенгуру.
Спустившись с Геры и заботливо прикрыв ее златотканым покрывалом, Зевс повернулся к сыну и вопросил:
— Чего на сей раз тебе надобно от богов?
— Прости Прометея, — без обиняков заявил Геракл. — Он уже достаточно настрадался.
— Милосердие убийцы, — промурлыкала Гера, глядя в потолок. — Ну-ну.
Зевс давно уже раскаивался в жестоком наказании, наложенном на Прометея, и был бы рад его простить. Но даже бог не в силах взять назад свое слово, и потому Зевсу пришлось не отменить наказание, а придать ему символическую форму. До скончания века Прометей должен был носить кольцо, сделанное из звена его цепи и украшенное камнем с Кавказских гор. Со своей стороны Геракл обещал убить орла.
— Полагаю, тебе это понравится, — заметила Гера, скользнув мимо в шелковом хитоне и небрежно коснувшись его небритой щеки пахнувшей миррой ладонью. Когда она исчезла, Зевс пожал плечами и слегка пихнул своего дюжего сына в спину, словно говоря: «Ничего не поделаешь — женщины!»
Всю ночь Геракл просидел подле Прометея, пока перед самым рассветом его рана наконец не закрылась. Прометей жестоко обгорел на солнце, но его живот оставался белым, как у младенца, потому что кожа каждый день обновлялась.
Геракл задремал, и его сны были полны бьющихся крыльев и блуждающего по чреву огня. Ему снилось, что он вновь несет на плечах мир, но у мира откуда-то взялись острый клюв и когти и он методично пытается освежевать своего носителя. И вновь его обуяло желание сорвать с себя плоть, как старую рубашку.
Он проснулся в последний момент. Птица уже сидела на Прометее, и ее клюв оставил на его животе длинную красную полосу. Геракл молниеносно наложил стрелу на тетиву и прострелил орлу горло. Он падал широкими кругами, ударяясь о скалы, все вниз и вниз, пока не исчез в ущелье, которое даже невозможно было разглядеть с вершины. Геракл разорвал цепи голыми руками, и тогда, смеясь и плача, Прометей спустился с горы в долину, где люди, для которых он много веков назад похитил с Олимпа огонь, устроили в его честь роскошный пир.
Сам Зевс почтил его своим присутствием, приняв обычную личину странника. Гера прислала свои извинения. У нее болела голова.
Зевс принес с собой Гераклову стрелу и прикрепил ее к небу в созвездии Стрельца. Гераклу это особенно польстило, потому что Гера, как правило, давала место среди звезд его врагам. Он чувствовал, что Зевс наконец-то признал его. Он чувствовал, что, вместо того чтобы наказать, его наконец-то наградили за то, что он герой, завоеватель и просто
Прометей выступил из отбрасываемых костром теней.
— Ты спас меня, Геракл, и я пришел, чтобы поблагодарить тебя.
— Я бы спас тебя еще тысячу раз, если бы понадобилось, — отвечал Геракл.
— Тогда спаси моего брата Атласа. Попроси Зевса простить и его тоже.
Геракл улыбнулся и кивнул, и повернулся спиной к огню и празднику. Он не станет спасать Атласа, как бы он его ни жалел, потому что в мире есть лишь один человек, способный принять на себя его ношу, и Геракл никогда не согласится сделать это еще раз.
Он поднял глаза и увидел Зевса Странника, который глядел на него с таким проницательным выражением, словно знал все его мысли.
Он отвернулся и посмотрел в огонь. И увидел там лишь насмешливую улыбку Геры.
Опираясь на свои границы
Что я могу сказать тебе о выборе, который мы совершаем?
Судьба есть противоположность воли и решения, а в жизни слишком многое окрашено в цвета судьбы.
Когда я появилась на свет, мать отдала меня чужим. Моего мнения, разумеется, не спросили. Это
