Мертвецы. Время. Тысячелетия разворачивают свои спряденные из света узоры у вас в животе.
Вашей праматерью была звезда.
Я ничего не знаю о своих биологических родителях. Они живут где-то на затерянном континенте ДНК. Как когда-то на Атлантиде, все, что от них осталось, теперь погребено на дне моря. Они — всего лишь догадки, предположения, миф.
Единственное доказательство их существования — я, а что это за доказательство, столько раз переписанное заново? На моем теле записаны тайные знаки, увидеть которые можно только при определенном освещении.
Я не знаю времени своего рождения. Я даже в дате не уверена. Я не принесла с собой никакого мира. Поэтому мне пришлось создать его самой.
Поверни глобус. Что это за огромные массивы суши, не имеющие имен, не знающие карты? Мир живет своей жизнью, сначала живой и текучий, затем испещренный пылающими озерами, которые должны остыть и принять в себя семена будущей жизни. Эксперимент всегда случаен и временами опасен. Земля — арена вечной борьбы между несказанной красотой и адскими тварями. Примитивным формам моей жизни понадобилось довольно долгое время, чтобы научиться думать. Но научившись думать, они не стали более миролюбивыми.
Для меня до сих пор гнев глубже и сильнее прощения. Мои вулканы еще не потухли. В глубоких тайниках я сохранила влажные юрские леса во всей их первозданной роскоши. И их обитателей — зубастых, бронированных, яростных. И пурпурно-коричневый цвет неба.
Конечно же я — homo sapiens, по крайней мере на бумаге.
Поверни глобус. Если кислорода в воздухе станет меньше пятнадцати процентов, мне будет трудно двигаться. Если больше двадцати пяти — и я, и мой мир попросту сгорим. Гомеостаз моей планеты — работа не из легких. Меня кидает из крайности в крайность; стабильность нам только снится. Я всегда под угрозой саморазрушения.
Вдох. Выдох. Кислород служит причиной рака и ограничивает продолжительность жизни. Однако было бы верхом глупости пытаться продлить жизнь, вообще прекратив дышать.
Кто из нас этого не делает? Мы или впадаем в анаэробный ступор, боясь наполнить свои легкие смертельной красотой, или же выдыхаем пламя, словно драконы, уничтожая мир, который так любим.
Я пытаюсь не спалить свой мир в приладке ярости.
Это так трудно.
Поверни мир. Когда я создала его, он был маленький, словно мячик. Я таскала его на палочке на плече. Я была дурочкой, свежей и беззаботной. Я понятия не имела о мирах по шкале Планка — исчезающе малых, содержащих в себе взрывной потенциал роста.
Он рос. Он использовал бесплатную энергию Солнца. Учился рвать кислородно-углеродные связи. Жить собственной жизнью.
Я использовала его вместо хрустального шара, заглядывая внутрь в поисках ключей к себе. Мне нравилась его независимость, непознанность, но как все, что мы производим на свет, он вскоре стал слишком большим, чтобы нести его на себе и дальше.
Он и сейчас у меня на спине, огромный, растущий. Я уже с трудом узнаю его. Я люблю его. Я его ненавижу. Это больше не я, он стал самим собой. Где мое место в мире, который я создала?
Где мое место в мире?
Около пяти миллиардов лет назад то, из чего потом получились Солнце и планеты, представляло собой гигантское облако пыли под названием Солнечная Туманность. Это была смесь легких элементов, вроде водорода и гелия, с более тяжелыми, выброшенными в мировое пространство предыдущими поколениями звезд. Ударная волна от взорвавшейся звезды заставила облако сконденсироваться в галактику протозвезд.
В одной из этих протозвезд материя сжалась и сформировала протосолнце. Окружавшие его газ и пыль собрались в плоский вращающийся диск. Еще тысячу лет или около того диск остывал, и частицы плотной материи начали замерзать. В горячих внутренних областях они превращались в силикатные породы, ближе к поверхности — в водяной лед, а еще ближе — в замерзший метан. Эти частицы постепенно сплавились в огромные глыбы в мили длиной, которые сталкивались, разлетались и ломались, но иногда соединялись друг с другом и образовывали планеты.
Ближайшие к Солнцу четыре планеты — Меркурий, Венера, Марс и Земля — это маленькие миры из плотной материи. Следующие четыре — Юпитер, Сатурн, Уран и Нептун — газовые гиганты. Плутон больше похож на луну, чем на планету. И нигде нет жизни, кроме как у нас. Планета Земля.
Лампа все еще горит возле моей кровати. Я все еще тут, вновь и вновь поворачиваю светящийся изнутри шар, обозначающий границы моего собственного «я».
Границы? Их нет. История движется со скоростью света, и, как и свет, она не придерживается прямого пути. В мире нет прямых линий. Линии, очерчивающие страницу, лгут. Они не имеют никакого отношения к геометрии пространства. В пространстве ничто не движется по прямой, и сама материя, равно как и ткань факта, искажают течение света.
Если бы только я могла быть уверена, что земной шар, круглый, совершенный, неповторимый, — сам по себе уже есть история. Наука есть история. История мира есть история. Есть куча историй, которые мы без конца рассказываем сами себе, чтобы на самом деле обрести бытие.
Что такое я?
Что такое атомы?
Что такое скорость света?
Что такое секунда?
Разрешите, я выберусь из-под мира, который создала. Я ему больше не нужна.
Странно, но и он мне тоже. Мне не нужно бремя. Пусть его с богом. Конечно, останутся воспоминания и сожаления, но все же пусть его.
Я хочу рассказать историю заново.
Я хочу рассказать историю заново
Давным-давно эта неистовая планетка из радиоактивного камня научилась быть домом. Атлас любил Землю — любил, как пересыпается под пальцами земля, любил надежды весны и неспешные плоды осени. Перемены.
Теперь Земля изменилась, а Атлас остался прежним, чувствуя, как поворачивается наклонная ось на его плече. Вся его сила уходила на то, чтобы поддерживать мир. Он уже не помнил, что такое движение. Иногда он, конечно, немного ерзал для комфорта, но это было не в счет. Чудовищный вес решал все.
Почему?
Почему бы просто не опустить его?
Атлас отнял руки от боков мира. Ничего не случилось.
Атлас опустил руки перед собой на пол вселенной, или на потолок звезд, смотря с какой стороны глядеть, и вытянул левую ногу, так что теперь он стоял на четвереньках, а Космос покачивался у него на спине. Лайка в экстазе носилась у него между пальцев. Она еще никогда не видела, чтобы хозяин двигался.
