огромного нового медведя, гораздо симпатичнее, чем мой Джамби когда-либо был. Это тоже была фалышь. Каждый день в течение двух недель я засовывала его головой в корзину для мусора, но каждый день, приходя из школы, я находила его на своей кровати на месте Джамби с идиотской улыбкой на отвратительно чистой морде. Я вела себя так плохо, что папа перестал утешать Дженит из-за моего поведения, а стал упрекать меня. Наконец, я взяла это белое плюшевое создание с собой на пляж и тщательно закопала в песке в таком месте, где прилив обязательно унесет его в море. Итак, я вернулась домой без игрушки и доложила, что медведя унесло в море.
Дженит снова пришлось утешать. Отец отшлепал меня, и я возненавидела их обоих.
Моя бабушка, которую я очень любила, к тому времени была почти неподвижна из-за артрита, не могла прийти ко мне на помощь и забрать меня к себе. В конце концов, было только одно решение проблемы — отослать меня в школу. Я поехала довольно радостно. Я потеряла отца, и мне не надо будет терпеть Дженит, и, таким образом, школа не могла быть хуже. В действительности она во многом оказалась даже лучше. В школе всегда находился кто-нибудь, кого я могла полюбить всепоглощающей любовью. Это могла быть учительница, которая была достаточно добра ко мне, или же старшая ученица, которая смотрела на меня как на свою младшую сестренку. Все они по очереди становились объектами моей деспотической любви. Я пыталась каждый новый объект целиком поглотить моей любовью и требовала от них в ответ такой же всепоглощающей любви. Когда каждая из них по очереди отходила от меня, то это подтверждало мое тайное убеждение, что никто по-настоящему не может любить меня, потому что в глубине души я была брыкающимся, орущим чудовищем, которое не заслуживает любви.
Конечно же, постепенно я становилась взрослее, более или менее. Я научилась видеть Дженит такой, какой она была, и с большим пониманием относилась к собственному поведению. Я поняла, что мне надо прекратить винить себя и выдвигать такие неумеренные требования к тем, кого мне случилось полюбить. Я очень быстро поняла, что мальчиков все это мало волнует, и сумела выработать свою линию поведения. Я обнаружила, что могу полностью эмоционально отдаваться тем или иным занятиям. Я была достаточно умна и деловита, а мои интересы были достаточно реальны и могли потрясти мир, как мне тогда казалось. Я понемногу перестала впадать в состояние безысходности и могла не выходить из образа, так сказать, блефовать день за днем, все время контролируя себя.
И затем я приехала в Англию. Я встретила Джастина Норта — и все, что было до этого, совершенно потускнело. Мой хорошо натренированный блеф обманул Джастина, так как та Ева, которую он видел, существовала только отчасти, кроме того, он впадал и в самообман. Однажды, спустя месяцы после нашей женитьбы, я в отчаянии спросила Мэгги, почему он женился на мне, что он мог увидеть во мне, а она в ответ сказала нечто странное: «Возможно, он видит то, что есть на самом деле, Ева, если ты только дашь себе шанс». Это потрясло меня.
Но до этого мы поехали в свадебное путешествие в Грецию. Среди залитых лунным светом руин Дельф я начала впервые узнавать, что меня по-настоящему любят и мною по-настоящему дорожат. Маленькое чудовище осталось в далеком прошлом, и я стала приобретать черты реального существа, даже для самой себя. Молодая женщина должна обладать достоинством и самоуважением — весь этот бред я старательно демонстрировала.
Когда же мы приехали домой в Атмор, я сделала открытие, что мой муж любил многое другое, кроме меня. На фоне его преданности своей работе мое вновь обретенное чувство собственной значительности начало таять. Кроме того, была Алисия, с существованием которой я не могла примириться. И был также Марк со своими хорошо задуманными трюками. А так как я обладала уникальной способностью в стрессовом состоянии делать все неправильно, я сумела так разрушить мои шансы на счастье, что вряд ли эксперт в этой области мог бы сделать лучше. То, что Марк способствовал этому, было лишь случайностью.
Цепь событий, которые стали развиваться в Атморе, всегда шла в неверном направлении. И теперь, когда я вернулась, они просто начали с того места, на каком остановились. Но теперь мое поведение должно быть другим. Как молодая невеста я защищала гордость, которую надо было сохранить любой ценой, даже если все остальное рушилось. Без гордости я была ничто. Или что-то около этого. Так я всегда думала. Теперь, спустя некоторое время, я начинала понимать, как глупо было требовать любви к себе, к себе такой, какой я была, и не пытаться изменить в себе хоть что-нибудь. Конечно же, этого хочется всем. Всегда более удобно требовать любви и при этом не прилагать никаких усилий. Быть любимой требовало большого труда. Кроме того, у меня была масса доказательств, что Джастин не особенно поглощен любовью и что у него нет ни малейшего желания измениться.
Но я ничего не могла поделать с Джастином, я могла только любить его. Я могла как-то пытаться изменить себя.
Дейдри, которая вернулась, чтобы подремать у камина, широко зевнула и открыла глаза, ожидая, что я ее позову. Я вытянула руку, и она тот час же подошла и уткнула свой длинный нос в мою ладонь.
— Есть кое-что, что надо сделать, — сказала я и откинула одеяло.
Дейдри ждала у огня, пока я мылась и одевалась. Я не хотела промокнуть под дождем, поэтому взяла свою охотничью куртку, сунула в карман клеенчатый капюшон и вышла из комнаты. Дейдри трусила рядом со мной, пока я шла по длинному коридору, полутемному из-за дождливой погоды.
Мы прошли всю длинную галерею, и я по пути только слегка кивнула мистеру Данкоуму, который, как и я, не лучшим образом разрешал свои проблемы. Я спустилась по лестнице, держа руку на шее Дейдри, совсем как некая настоящая леди из Атмора, сошедшая со старых портретов, где они изображались на прогулке с ирландским волкодавом. Эта невообразимая картина вызвала у меня улыбку, и я начала понемногу расслабляться. Я была не кто иная, как настоящая леди Атмора, а все остальное, все эти попытки драматизировать ситуацию оставим для Алисии Дейвен. Все изменения, которые я считала нужным произвести, не должны иметь такой театральный вид.
Одна истина, которой я должна смотреть в лицо, была до чрезвычайности проста. Я смертельно ревновала к Алисии. Но это была простая человеческая слабость, и я должна простить себе ее. Но, в то же время, я должна научиться держать эту самую ревность под контролем. Единственная непреложная истина была в том, что я любила Джастина, хотя было сомнительно, что ему надо то, что я могла предложить ему.
Что еще было истинным?
Марк по какой-то причине хочет, чтобы я умерла. Это была пугающая истина, но этой ночью он пытался убить меня. Могло ли это быть из-за старика Даниэля? А что если именно Марк был на снимке, который я сделала? Тот самый Марк, который однажды разрушил ключевую фигуру в шахматном саду Даниэля и кого Даниэль навсегда олицетворил с этой турой, сколько бы раз Джастин ни «признавался» в содеянном.
Но это были только подозрения. Это не обязательно правда. Прошлая ночь была реальностью, и я знала, что случилось со мной. Теперь я хотела знать, почему.
Был еще один человек, который мог бы помочь мне. Найджел тоже был на крыше прошлой ночью, и так как он не принял ничью сторону, все то, что он мог сказать мне, могло значить больше, чем ложь Марка, слепая преданность Мэгги или отвращение Джастина.
Я позволила Дейдри выйти черным ходом и повесила свою зеленую куртку на крючок возле двери — действие с весьма зловещими последствиями, хотя в то время я не могла этого знать. Затем я пошла в Веджвуд скую столовую, чтобы съесть небольшой завтрак. Я была так занята своими мыслями, что даже отвратительный кофе не вызвал во мне неудовольствия. Когда я ела, я смотрела на длинное окно, что выходило на гараж. Сквозь березы я могла видеть, как Джастин расхаживал там в своем мокром сером макинтоше. Я подошла к задним окнам, выходившим в фигурный сад. «Ход туры», — эта жуткая фраза продолжала звучать у меня в ушах. Прошлой ночью тура снова двинулась, хотя и не для того, чтобы поставить мат королю. Даже не для того, чтобы атаковать королеву неприятеля. Какова бы ни была игра, я в ней — не более чем пешка, за которой охотятся. А вокруг действовали более могучие силы, готовые к убийству. Пешек обычно легко убирали с пути. Они были самыми бесполезными фигурами на доске. Но это до тех пор, пока пешка не доберется до последнего ряда противника и не превратится в гораздо более сильную фигуру — возможно, даже в королеву. Но было мало надежды продолжить игру, будучи преследуемой другой фигурой.
Вид шахматного сада был далек от того, чтобы чувствовать себя комфортно, разглядывая его, а я находила этот вид нагоняющим депрессию еще более, чем всегда. Даже цвет, который царил сейчас за
