загадкой. Слишком много вопросов. Почему Керк Ландерс взял маску? И что она значила для Доротеи Остин?
XI
Вскоре после того, как мы пообедали в тот вечер, я пошла в кабинет дедушки. Он меня ждал. В нем была видна перемена — оживление, от которого он казался более здоровым и жестким, чем обычно. Я сразу насторожилась. Я не была уверена в том, что мне захочется помогать ему в его планах.
— Buenos tardes, — оживленно сказал он. — Расскажи мне, где они все.
— Не знаю. Все разошлись в разных направлениях. Но внизу никого нет, если вы это имеете в виду.
— Неважно, — сказал он. — Пойдем со мной, Аманда.
Он встал из-за стола и пошел в темную комнату — спальню, которую я еще не видела. Он включил лампу у большой кровати на высоких ножках, и я впервые вошла туда.
Она вся была выдержана в темно-коричневых тонах на фоне белых стен — от высоких, резных спинок кровати до покрывала на ней и темного испанского коврика на полу. У резного столика стоял монашеский стул с высокой прямой кожаной спинкой и темно-красной бархатной подушкой на кожаном сидении, с широкими квадратными подлокотниками, и я легко представила, что Хуан сидит на этом стуле, как на троне, и правит своими владениями.
В этой комнате не было ничего индейского. Единственным ярким цветовым пятном была огромная картина, занимавшая почти всю стену напротив кровати, откуда Хуан мог с удобством ее разглядывать, хотя я не могла понять, как можно повесить такую картину в спальне — комнате, предназначенной для отдыха.
В центре картины полыхал костер, языки пламени поднимались в свинцово-мрачное небо и уже лизали со всех сторон человека, привязанного к столбу. Фигуры в балахонах с крестами в руках шли друг за другом вокруг костра, а немного в стороне стояла старуха, сжав худые руки, может быть, страдая за сына, которого жгли на костре инквизиторы.
Мой дедушка увидел, что я неотрывно смотрю на картину.
— Хорошая картина и очень старая. Художник неизвестен, я нашел ее очень давно в маленьком магазинчике в Севилье.
— Странный выбор для спальни, мне кажется.
Он остановил меня взглядом, полным гордого высокомерия.
— Эта сцена — часть Испании, часть испанского характера. Мы не можем в нынешнее не столь суровое время забывать о нашем наследии.
— Боюсь, мне не очень нравится такое наследие, — сказала я. — У меня нет сочувствия к людям, мучающим других во имя религии.
— Я принимаю то, что есть у меня в крови, Аманда. И ты тоже должна это принять. Бывают времена, когда нужны цепи и кнут, чтобы управлять. Пойдем со мной.
В нем опять была неукрощенная свирепость сокола, и я внутренне содрогнулась. Мне бы очень не хотелось, чтобы когда-нибудь гнев дедушки обратился на меня.
Вначале я не могла понять, зачем он привел меня в эту комнату, но теперь догадалась. Он подошел к дверце, которая, как я думала, была дверцей шкафа, и открыл ее. Я увидела каменные ступени, ведущие вниз, в темноту, а где-то на том конце был виден слабый свет.
— Тайный ход? — весело спросила я.
Он сказал тоном, не допускающим вольности:
— Я не люблю комнаты с одним выходом. Люди, которые строили этот дом, тоже их не любили. Иди осторожно. Здесь темно.
Он уверенно пошел вперед, потому что здесь хорошее зрение было ни к чему. Он прекрасно знал дорогу и шел, касаясь руками стен по обе стороны. Я следовала за ним менее уверенно, нащупывая ногами ступеньки. Ступенек было не очень много, спуск кончился, и мы оказались перед дверью, над которой висела тусклая лампочка. Хуан остановился. Прежде чем открыть дверь, он приложился к ней ухом.
— Кажется, там никого нет, — сказал он.
Дверь под его рукой тихо открылась, и я вышла вслед за ним в освещенный мягким светом патио. Тайный ход вывел нас не за пределы владений Кордова, а всего лишь во двор.
Я предложила Хуану опереться на мою руку, но оказалось, что он взял с собой палку. Он легко пошел по дорожке, я шла рядом, направляясь в нижний конец патио, к маленькому саманному зданию с острой красной крышей, в котором находилась художественная коллекция Хуана. Теперь я знала, куда мы шли, но не понимала, почему это делалось втайне от всех остальных домочадцев.
Небольшая лампа горела в верхней части двора, освещая наш путь. Маленькое здание выделялось темным пятном среди других теней, его окна были плотно зашторены. Я почувствовала внутреннее напряжение, как будто того, что было внутри здания, мне нужно опасаться. Может, это чувство было навеяно поведением дедушки, напоминавшим соблюдение какого-то кровавого ритуала, полумистического по своей природе.
У двери он вынул связку ключей, которую принес с собой. Когда он ощупал квадратную металлическую коробку рядом с дверью, он, казалось, застыл.
— Сигнализация уже отключена, — сказал он.
Едва он это произнес, от куста шамизо отделилась небольшая тень и направилась к нам.
— Что ты здесь делаешь, Кларита? — спросил Хуан раздраженно.
Она вышла в пятно света, опять вся в черном, как за обедом, с бледным лицом.
— Я следила. Я следила за ним. — Она махнула рукой в сторону саманного домика. — Не ищи ключ. Он уже там.
Хуан что-то раздраженно пробормотал и распахнул дверь. Как ни старался он провести нашу экскурсию втайне, у него ничего не получилось.
— Кто здесь? — резко спросил он.
Из закоулка вышел Гэвин Бранд.
— Что ты здесь делаешь? — подозрительно спросил его Хуан.
— Вы же знаете, что у меня есть ключ, — ответил Гэвин. — Кто-то бродил возле дома несколько минут тому назад. Я не успел его схватить. Он убежал от меня.
— Убежал? — скептическим тоном переспросил Хуан. — Но все ворота заперты!
— Убежал, — резко отвечал Гэвин. — Может, через задние ворота, хотя я никого не заметил на холме, когда выглянул.
«А может, через боковую калитку во двор Стюартов?» — подумала я, но ничего не сказала. Не было повода для подобных предположений, и я сама не понимала, как мне это пришло в голову.
Кларита вышла вперед.
— Может, это была я? Я здесь уже несколько минут слежу за тобой.
— Я вошел, чтобы проверить, все ли в порядке, — сказал Гэвин, не обратив на нее внимания. — Насколько я могу судить, ничего не тронуто. Никто не вламывался сюда и ничего не украл.
Во время этого разговора я стояла позади, оглядывая помещение. Оно странным образом напоминало церковь высоким, как в соборе, потолком, соединенным стропилами с остроконечной крышей, и тишиной, как в часовне, воцарившейся, как только смолкли голоса. В этом здании у человека возникало чувство благоговейного трепета, который вызывает все мистическое, — как будто это место поклонения. Наверное, так и было — Хуан Кордова поклонялся здесь искусству, созданному людьми. Я вспомнила, как Сильвия сказала, что он собрал все это для собственного удовольствия и для удовлетворения собственной страсти и не хотел делиться всем этим с другими.
На полках вдоль стены были расположены небольшие скульптуры, прекрасные работы резчиков из Мексики и Центральной и Южной Америки, а также древняя керамика индейцев. Но больше всего было испанской живописи: и далеко не вся она датировалась прошлыми веками.
Я узнала Пикассо голубого периода — мужчина и женщина стоят на пляже у самой воды, вокруг — сине-серый океан и такое же небо, под ногами у них отражается эта синева, она же пронизывает и все их одежды. Там был и этюд с цыганами Исидора Нонеля, который оказал влияние на раннего Пикассо: смуглолицая девушка на зеленом фоне. Импрессионист Соролья озарил золотым светом женщину в платке, прогуливающуюся среди цветов залитого солнцем парка.
