То было причудой короля Филиппа — привозить в Мадрид из-за границы для потехи всех карликов, каких только можно было найти. Часто это были фокусники, акробаты, шуты — пестрая команда тех, кто развлекает. И юный Веласкес, новичок при дворе короля, находил их интересными для своих ранних работ. Однако была одна карлица, которая не относилась к разряду шутов, а была двоюродной сестрой фрейлины, дочерью дворянина. Речь идет о донье Инес, которую, возможно, боялись, но уважали и назначили в окружение инфанты. Мария Тереза любила ее и сделала своей наперсницей и партнершей в играх. Может быть, она была более нянькой, чем кем-либо иным. Благодаря невысокому росту и необычной внешности, она обладала достоинством и властью. Но в описании Пола она была примером жестокости, и все во мне замирало, когда он описывал ее роковую привязанность к кузине, которая была для нее всем.
Время шло, но я продолжала читать. Все в доме стихло, и из своей высокой комнаты я могла видеть отблески света Лос-Аламоса, а на противоположной стороне при свете звезд Сангре-де-Кристос. Санта-Фе спал, а я нет. В какой-то момент я отложила книгу в сторону и принялась всматриваться в темноту внутреннего дворика в направлении дома Стюарта. Там зажглись огни и послышался отдаленный звук голосов. Пол Стюарт, который написал эти страницы, и его жена Сильвия, которая была с ним в Испании, когда он занимался своими исследованиями, должно быть, поднялись. В тишине зазвучал женский голос, в котором проскальзывала нотка беспокойства, как будто бы женщина что-то очень возбужденно обсуждала.
Я снова начала читать. Эмануэлла сделала хорошую партию — вышла замуж за дворянина из Мадрида; у нее были прекрасные здоровые дети. Но все же ей чего-то недоставало. Ей скоро наскучило поклонение мужа. Когда некий молодой человек, недавно прибывший ко двору Филиппа, начал проявлять к ней вполне определенный интерес, она ответила на его чувства. Он был красив, богат, знал толк в женщинах. Эмануэлла сильно увлеклась им, и Инес, которая всегда отличалась бдительностью по отношению к своей кузине, понимала, к чему это все может привести. Ее обожаемая кузина рисковала своим браком, могла причинить страдания детям, которых Инес боготворила, и мужу, страстно любившему ее. Она пыталась отговорить Эмануэллу от связи с этим молодым Дон Жуаном, но, конечно же, та ее не послушалась.
На каждой странице книги Пол подчеркивал, что история семьи двух сестер несет на себе страшные кровавые отпечатки, которые передавались по наследству и проявлялись в определенных ситуациях. Со стороны Эмануэллы присутствовал необузданный нрав и нечеловеческие страсти. Достаточно странно, что эта черта характера находилась у Инес под большим контролем, чем у ее кузины. Лишь иногда проявлялась она в приступах дикого гнева, и тогда все начинали бояться ее больше, чем Эма-нуэллу.
Перед лицом опасности донья Инес решила, что ей необходимо сделать. Пока один из дворцовых охранников спал, она выкрала у него кинжал. У нее были маленькие, но крепкие руки, и ей хватило сил удержать оружие. Прокравшись в комнату, где спал молодой человек, она заколола его. Только после этого самообладание покинуло ее, и она закричала.
Когда один из стражей вбежал в комнату, то увидел ее рыдающей, покрытой кровавыми пятнами и совершенно безумной. Веласкес написал ее, когда она была заключена в тюрьму. В то время она была совершенно спокойна, так как уже не понимала, кто она и что совершила. Именно поэтому лицо карлицы на портрете было спокойным и безмятежным, хотя глаза выдавали безумие.
Я опустила раскрытую книгу на колени, захваченная страшными событиями, так ярко переданными Полом. Далекое прошлое было связано с этим домом. Мне хотелось узнать, что собой представляю, откуда я появилась, но у меня не было сил поверить в то, что моя мать была похожа на Эмануэллу или что кровь Инес течет в венах Кордова, как считал мой дедушка. На любом фамильном дереве можно обнаружить всевозможные комбинации характеров, если оглянуться далеко назад. Там есть добро и зло, безумие и разум. Но события, описанные Полом Стюартом, не должны были иметь со мной ничего общего.
Однако совершенно помимо моей воли перед моими глазами встала картина, на которой Доротея с оружием в руках идет туда, где может встретить Керка Ландерса. Если бы она осталась жива, стала ли бы она в конце концов безумной, подобно Инес?
Я захлопнула книгу, и этот звук разнесся по всей комнате. Рассказ расстроил меня — как будто он должен был уверить меня в том, что убийство произошло в недалеком прошлом. Но я никак не могла назвать убийцей ту, которую все считали убийцей.
Затем в тиши комнаты у меня вдруг возникла мысль, которая полностью доказала невиновность Доротеи. Женщина, которая идет убивать, не возьмет с собой горячо любимого ребенка, чтобы он стал свидетелем убийства. У меня отпали все сомнения. Как прост и очевиден ответ! Теперь я знала, как поступить.
Кому-то известна правда. Как мне разыскать этого человека и заставить его разговориться? Я не стремилась к возмездию. Дочь Доротеи, я хотела знать правду и еще хотела, чтобы и ближайшие родственники знали ее.
Книга Пола больше ничего не могла мне сообщить, и я отложила ее, чтобы взять альбом, карандаш и сделать какие-нибудь наброски. Я снова нарисовала дерево, нарисовала таким, каким я запомнила его, ничего не придумывая. Ветви уже не казались столь огромными, просто было видно, что они очень старые, а листья сухие и пыльные от затянувшейся засухи. По мере того, как карандаш передвигался по листу бумаги, я начала чувствовать определенного рода уверенность, и то, что возрождалось на рисунке, напоминало уже скорее очень старое дерево — но никак не олицетворение зла. Я настолько успокоилась, нарисовав реальное дерево вместо того, которое видела в ночном кошмаре, что мне даже немного захотелось спать. Через минуту я вернусь в постель, но сначала мне хотелось сравнить новый рисунок с тем, что я сделала раньше.
Я перевернула страницы, чтобы взглянуть на тот рисунок, и сразу же поняла, что новое изображение дерева — неправда. Мне не следовало смотреть на тот рисунок сегодня ночью: мгновенно вернулось чувство ужаса. Мои веки отяжелели, рисунок поплыл перед глазами, и в комнате начал пульсировать свет. Я искала туманный, призрачный ответ, пытаясь увидеть все детскими глазами, пытаясь вернуться к ужасному прошлому, которое включало в себя это дерево. Спокойствие, которого я добилась, исчезло. Перед моими глазами проходили различные картины, и как будто сквозь туман можно было различить отдельные фигуры.
Продолжалась какая-то борьба, и снова ужасающее алое пятно застелило мне глаза. Какие-то фигуры боролись в тумане. Не двое — трое. Я не могла узнать, кто. Их тени в том ужасном смертельном танце были страшно искажены. Вдруг в голове зазвучал оглушительный грохот — возможно, что-то разорвалось. Затем еще взрыв. Наконец все успокоилось. Осталась только жуткая маска на земле рядом с маленьким ребенком, который смотрел на нее, рыдая, и который нагнулся, чтобы поднять ее.
Казалось, туман, как вуаль, развевался передо мной. Затем сквозь туман прорвались потоки света-я совершенно очнулась и оказалась в настоящем. В комнате было светло и спокойно. Нарисованное дерево лежало у меня на коленях, и теперь это был только набросок, который сделала я, нечто, не имеющее собственной жизни.
Тем не менее, я кое-что вспомнила. Трое. Их было трое. Было ли так в действительности? Я не знала, но была убеждена, что я на верном пути. Моя мать и Керк были там, но там же был кто-то еще. И, возможно, выстрелил именно он. Третий, кто тайно прокрался вдоль холмов и так же исчез, поэтому никто из участников пикника не имел представления о его присутствии. Кларита лгала.
Больше об этом думать было невыносимо. Я должна вытравить эти мысли из головы и думать о чем- нибудь другом. В рассеянности я добавила еще какие-то штрихи к рисунку, затем перевернула страницу и начала бездумно водить карандашом. Я вряд ли воспринимала, что рисую, пока на бумаге не выступил взгляд Гэвина. Когда я поняла, что делаю, я сразу же остановилась, но остановить мои предательские мысли было уже невозможно. Лицо, которое я рисовала, было лицом человека, которого я узнала сегодня днем, когда я сидела рядом с ним на скамейке, а он держал мою руку так же ласково, как в детстве. Но тут же я напомнила себе, что это не истинное его лицо.
Он боролся за Элеанору с дедушкой и старался избавиться от меня, приняв меня совсем не за то, кем я была. Я резко зачеркнула нарисованное, захлопнула альбом и отложила его.
Приготовившись ко сну, я почувствовала себя разбитой. Думать я больше не могла и не знала, каким должен быть мой следующей шаг. Не было никого, к кому я могла бы обратиться за советом. Если я расскажу кому-нибудь то, что я поняла, все выступят против меня. Возможно, даже Сильвия. Только Пол с большим желанием выслушает мои признания. Он все это возьмет и не даст никакого стоящего совета.
