Было ясно, что терпение Дэрка иссякло.
— Откуда мне знать, что имел в виду Корниш? — воскликнул он и взглянул на часы. — Во всяком случае, у меня вечером есть работа, и мне лучше заняться ею. Ты извинишь меня, дорогая?
Она почувствовала, что он недоволен ею и раздражен. Но по крайней мере в этот раз он не ругал ее за разговор с Джоном Корнишем. Он был глубоко огорчен, что она узнала правду так внезапно, будучи совсем неподготовленной. Но все же он хотел от нее чего-то большего — чего именно, она не знала.
Когда он ушел в маленькую комнатку, которую Мара приготовила для него в качестве кабинета, Сюзанна присела, пристально глядя на хлыст, который висел на стене, напоминая о воплях чернокожих. Она почувствовала уверенность, что шембок здесь не только в качестве реликвии истории переселенцев, и ей хотелось бы знать точно, для чего Дэрк повесил его. Это был символ непознанной стороны его натуры, которую она не понимала, однако стремилась понять, потому что это была его неотъемлемая часть и должна была быть принята ею вместе с другими.
Огонь в камине больше не казался веселым, и вне непосредственной его близости в комнате было холодно. У нее не было желания сидеть здесь в одиночестве, и она пошла в холл за своим пальто. Затем она тихо вышла за дверь, чтобы прогуляться по тихому саду.
Низкая ограничивающая стенка вновь привлекла ее внимание, и она присела на камень.
На нее снова опустилось ноющее чувство одиночества и тоски, связанное с потерей матери, навеянное сегодняшним разговором о Кларе. Быть может, к этому еще примешивалась ностальгия по той жизни, которую она в течение нескольких последних лет вела в Чикаго. Хотя там она тоже была одинока, но ожидание чего-то важного, что должно было случиться, придавало ее дням глубину и значимость. До появления Дэрка она постоянно ощущала беспорядочность и бесформенность своего существования. Когда же он надел на ее палец розовый алмаз, все начало обретать форму, смысл, и она поверила; что никогда больше не будет одинокой.
Ее тяжелый вздох был единственным звуком в вечерней тишине, висевшей над Кейптауном. Воркование голубей стихло, издалека доносилось утихавшее бормотание транспорта. В воздухе стоял запах сосен и моря. Высокий голубой гам, растущий по соседству, зашелестел листьями И затих, будто тоже вздохнул. Яркая полная луна поднималась, касаясь гигантской фигуры горы, освещая склон холма под стенкой. Облокотившись на стенку так, чтобы можно было взглянуть вниз, Сюзанна увидела среди травы узкую тропинку, сбегавшую вниз к черным теням ущелья, которое охраняла густая сосновая роща. Со стороны сосен при свете луны были видны несколько высоких предметов, слегка отражавших падающий свет, и ей захотелось узнать, что это были за предметы. Если это были камни, то очень больших размеров, имеющие форму монолита.
Если же смотреть со стороны стенки, на которую она опиралась, то тропинка взбегала по холму и исчезала на соседней улице, проходившей выше. Как-нибудь нужно будет исследовать тропинку в направлении ущелья и узнать, куда она ведет.
Тишина вечера начала овладевать ею, тревога утихала. Боль и смятение ослабевали, освобождая ее от упрямого желания противиться. Теперь она могла все спокойно обдумать, что не удавалось ей раньше. Теперь она могла непосредственно заняться вопросом, который все время отталкивала.
Возможно ли, чтобы какое-то знание было спрятано в ее памяти? Знание о том, что случилось в детстве и что она надолго забыла? Что если вместо того, чтобы противиться предложению Дэрка — вполне обоснованному, попытаться заглянуть в свою память сквозь годы?
Но как это сделать? По-видимому, необходимо проследить все свои шаги, припомнить забытые случаи, имевшие место во время ее давнишнего пребывания в Кейптауне. А это не так-то просто. Радостные воспоминания легко приходили на ум, но они были слишком обрывочны, не связаны с какими-либо событиями и не создавали целостной и непрерывной картины. Все болезненное и неприятное было загнано в отдаленные места памяти, ключ к которым был утерян. Эту дверь не открыть усилием воли. Однако нужно найти способ открыть ее.
Прохладный бодрящий вечерний воздух, казалось, стряхнул с нее состояние замешательства и принес ясность мысли. Она подняла повыше воротник пальто, рывком поставила ноги на поверхность стенки и, подтянув колени к голове, закрыла глаза.
«Заглянем в прошлое! — уговаривала она себя. — Постараемся вспомнить давние события!»
Она снова отчетливо увидела дом — дом ее отца, который она недавно снова посетила. Но теперь, в первый раз после своего приезда, она увидела его глазами своего детства, крупнее, чем он был на самом деле, и с кабинетом отца в центре внимания. Это была комната, которую она больше всего любила и больше всего боялась. В ее памяти это было связано с наказанием и нотациями отца, но такие события не расстраивали ее надолго. Эта комната оказалась в центре внимания благодаря чему-то еще. Однако по мере того, как она заставляла себя вспомнить, ею овладевало чувство страха. Оно было таким леденящим и пугающим, что первым ее порывом было захлопнуть перед ним дверь и унестись обратно в настоящее. Она смогла преодолеть этот порыв и снова напрячь память, собирая разрозненные воспоминания.
Теперь она слышала сердитые голоса. Видела пылающий в истерике взгляд матери, суровое и холодное лицо отца. Все это било по ребенку, который чувствовал, что совершается что-то ужасное, что-то необъяснимое, что-то, чего она не могла понять. Взрослая Сюзанна съежилась от ужаса, как она это делала, будучи ребенком, и дверь быстро закрылась перед всеми страхами, отбрасывая их подальше от настоящего.
Она сдалась не сразу. Хотя ее дрожь объяснялась не только вечерним ветром, она еще раз приложила усилия, чтобы прояснить картину. Но голоса ослабли, и все, что пугало, исчезло. Вместо этого она припомнила шум воля, разбивавшихся о борт корабля, и бесконечные прогулки с Кларой по палубе. До нее четко донесся голос матери: «Забудь то, что произошло, дорогая. Мы покидаем Южную Африку и не вернемся сюда никогда. Мы плывем туда, где я выросла, и тебе нечего больше бояться».
Она слышала и свой собственный голос, спрашивавший: «Пана тоже будет там?» И ответ матери: «Нет, дорогая. Мы должны забыть все, связанное с Южной Африкой. Мы должны…» Мать разразилась слезами и не могла больше ничего сказать. Вскоре маленькая Сюзанна заметила, что ее мать плачет всякий раз, когда упоминается имя Никласа, до того она не желала вспоминать его.
Когда она собралась обратно, картинки начали ускользать от ее внимания. Усилия удержать их ни к чему не привели.
Где-то на склоне холма голос, который она уже слышала раньше, запел на африкаансе. Она знала эти слова: «У меня на сердце так печально, у меня на сердце так печально…»
Соскочив со стенки, она направилась домой. Сегодня она потерпела поражение. Но она двинулась в правильном направлении. Она одновременно и откликнется на просьбу Дэрка, и докажет ему, что среди многочисленных эпизодов далекого прошлого ничего существенного вспомнить не может.
Печальные слова песни сопровождали ее, пока она поднималась наверх, и наполняли ее духом давно ушедшего времени.
ГЛАВА IX
В последующие дни Сюзанна не могла ни оттолкнуть воспоминания, ни решить поставленную перед собой вечером в саду задачу. Большую часть времени дверь в прошлое оставалась плотно закрытой, и когда она мысленно пыталась возвратиться в дом отца, она вспоминала только тот дом, который она видела взрослой совсем недавно.
В ее жизни происходили и другие отвлекавшие ее события. Женитьба Сюзанны Ван Пелт и Дэрка Гогенфильда перестала быть их личным делом. Молва прошла по Кейп Пенинсуле, собрав репортеров из «Кейп Аргус» и «Кейп Таймс», которые съехались в Орлиное Гнездо в надежде получить интервью. Старая история Никласа Ван Пелта ожила и вновь анализировалась. Большую пишу для обсуждения дал факт возвращения его дочери в Южную Африку и ее брак с его подопечным. В разговорах не было ничего предосудительного, но они, по словам Дэрка, огорчали Никласа, который отказывал в интервью репортерам. Через Мару он попросил, чтобы в эти дни его никто не беспокоил. Он хотел только одного — побыть наедине
