о саде, чем несколько разрядил обстановку. Гортензия поглядывала на сына, а Росс слушал молча, не сводя глаз с Камиллы.
Все с облегчением вздохнули, когда подали десерт, и обед подошел к концу. К этому моменту Камилла почувствовала, что ее нервы напряжены до предела. Враждебность, господствовавшая в комнате, была столь явственной, что казалась висевшей в воздухе, как туча. Камилла ощутила, что, несмотря на благие намерения, ее тоже заражают ядовитые испарения ненависти и злобы.
Когда появилась возможность встать из-за стола, ей захотелось извиниться и поскорее укрыться в убежище материнской комнаты, но тут рядом возник Бут и увлек Камиллу через коридор в гостиную; она поняла, что путь к отступлению отрезан.
Глава 5
По-видимому, послеобеденный кофе в гостиной также входил в число семейных обычаев. В большой комнате, расположенной в «речном» крыле дома, были зажжены свечи, в камине потрескивал огонь. Гостиная напоминала чашу, переполненную сокровищами Востока. Большая часть мебели была изготовлена из черного дерева и обтянута черным атласом с золотистой каймой. На полу, покрытом роскошными восточными коврами, стояли китайские ширмы; на всех столах, полках и шкафах — едва ли не на каждой горизонтальной поверхности — теснились разнообразные изделия из нефрита, бронзы, перегородчатой эмали, коралловые безделушки, японская глазированная посуда. К высокому потолку тянулись огромные окна, требовавшие внушительного количества ткани на портьеры и занавеси.
— Впечатляющий домашний музей, ты не находишь? — обратился к Камилле Бут. — Представляешь, сколько денег можно выручить за эти экспонаты на аукционе?
Бут не уставал удивлять Камиллу. Ей казалось, что небрежно-циничная манера поведения служила ему чем-то вроде панциря — маской, за которой таилось истинное лицо, скрытое от окружающих. Он вел беседу слегка насмешливо, с чарующей непринужденностью, но Камилла ощутила тлеющий за холодными словами пафос, свойственный страстным натурам. Трудно понять, чем живет этот человек, чем руководствуется в своих поступках, но кузен приковывал к себе внимание Камиллы.
В гостиную ворвалась юная Грейс; пару раз она поскользнулась на ковре, но умудрилась не пролить кофе, плюхнув поднос на столик тикового дерева у камина, после чего выбежала из комнаты, словно преследуемая охотником лань. Глянцевая поверхность кофейника отражала в миниатюре танцующие языки пламени. Члены семейства расселись вокруг столика, придвинув к нему жесткие, неудобные кресла. Отсутствовал только Росс. Миньонетта нежилась у огня, поглядывая на Летти, которая время от времени мягко поглаживала ее кончиком туфли.
— Вечерний ритуал, — прокомментировал ситуацию Бут, передав Камилле чашку и предлагая сахар и сливки. — Мы ежедневно сидим здесь около часа, наслаждаясь обществом друг друга, потягиваем кофе из изысканных, но слишком маленьких чашечек. К счастью, в этом доме более комфортабельные комнаты, в которых мы после этого можем укрыться. Так что часок придется потерпеть, кузина Камилла.
Гортензия принужденно засмеялась; создавалось впечатление, что она так и не выработала определенного отношения к человеку, который был ее приемным сыном.
— Бут любит насмешничать и поддразнивать нас, — заметила она. — Не надо принимать его слова за чистую монету. Папа всегда считал, что собираться всей семьей за кофе после обеда — хорошая идея. Он любил проводить послеобеденный час с дочерьми, когда мы были еще девочками, и нам не пристало об этом забывать.
Камилла подумала о беспомощном старике, лежащем наверху, и о немом вопросе, читавшемся в его глазах: «Где я допустил ошибку?'
Гортензия говорила без умолку, словно боясь, что молчание окажется для нее невыносимым. Размахивая унизанной кольцами рукой, она показывала Камилле диковинные безделушки, объясняя их значение и припоминая случаи, связанные с их приобретением во время путешествий, которых она принимала участие еще ребенком.
— А вас родители браги в заграничные поездки, тетя Летти? — спросила Камилла, воспользовавшись паузой, понадобившейся Гортензии, чтобы перевести дух.
Казалось, Летти к чему-то прислушивается. Она и здесь время от времени поглядывала на дверь, но делала это тайком, словно боялась разоблачения. Когда Камилла обратилась к ней с вопросом, она вздрогнула и погладила Миньонетту кончиком туфли. Полосатая кошечка ближе подобралась к стулу Летти и начала монотонно мурлыкать.
— Однажды я ездила в Англию и Шотландию, когда была уже взрослой, — пояснила Летти и потянулась за вязанием, нервно нащупывая в сумочке, прикрепленной к поясу, вязальный крючок. — Но никогда не обладала достаточной силой, чтобы много путешествовать.
— А я всегда была выносливой, — похвасталась Гортензия и стала со вкусом перечислять связанные с дальними странствиями трудности, которых Летти ни за что бы не выдержала.
Камилла посмотрела на Бута, расположившегося в некотором отдалении от столика, в тени. Он сидел, элегантно скрестив длинные ноги, тонкая рука покоилась на подлокотнике кресла. Хотя лицо Бута скрывалось в полутьме, Камилла шала, что он тоже прислушивается к чему-то, находящемуся за пределами гостиной. Когда на лестнице послышались шаги, он наклонился вперед, устремив взгляд на дверь; тетя Летти вздрогнула, напугав кошку.
Росс Грейнджер вошел в комнату твердым решительным шагом и с нескрываемой враждебностью обвел взглядом всю компанию, собравшуюся у камина.
— Мне не удалось поговорить с мистером Джаддом, — сообщил он. — Сиделка не позволила мне это сделать. Она сказала, что получила распоряжение не пускать меня к нему. Могу я узнать, кто ей дал такое указание?
Гортензия приняла удар на себя.
— Доктор Уилер сказал, что папа должен избегать волнений и что его не следует беспокоить. Все знают, что вы в последнее время сильно раздражали его. Вот я и приказала сиделке не пускать вас к отцу, пока ему не станет лучше.
— Не собираюсь подчиняться вашим, с позволения сказать, приказам. И раздражал его вовсе не я…
Бут встал и с присущей ему небрежной грацией облокотился о каминную доску; его лицо, тускло освещенное мерцающим пламенем, показалось Камилле необычайно красивым.
— Послушайте, Грейнджер, мы знаем, что вы нас ненавидите, но до сих пор нам приходилось терпеть ваши бесконечные инсинуации из уважения к вашим прежним заслугам перед дедушкой Оррином. Но вы должны признать, что во время последнего посещения сильно расстроили старика. Судя по тому, что рассказала сиделка, вы настаивали на изменении завещания ради достижения каких-то собственных целей.
Камилле оставалось только восхищаться самообладанием Бута, говорившего сдержанным и спокойным тоном. Его собеседник владел собой гораздо хуже и находился на грани срыва.
Пламя камина серебристыми вспышками отражалось на вязальном крючке, сновавшем взад-вперед в руках Летти, которая больше не оглядывалась на дверь. Когда она заговорила тихим, сдавленным голосом все посмотрели на нее с удивлением, словно уже забыли о ее присутствии.
— Как ты, Гортензия можешь обвинять Росса в том, что он пытался убедить папу изменить завещание? Разве мы все не стремимся к этому?
В комнате воцарилась гнетущая тишина. Ее нарушил Росс, ухватившийся за последнюю фразу Летти.
— Значит, вы и в самом деле пытались вывести меня из игры! Так я и думал. И на каких же изменениях в завещании вы настаивали?
— Это не ваше дело, Росс, — отрезала Гортензия. — Заботы нашей семьи вас больше не касаются.
