Она рассказала, что Харука выбрала сук старого камфорного дерева и воспользовалась своим же собственным оби, из которого и сделала петлю.
— Красный — это цвет страсти, — промолвила Чийо. — Знатные придворные леди в старину так умирали от любви. Харука очень любила Чийо. Она не собиралась ехать в Кобе. Она выбрала другой путь.
Они пошли в сад за Джеромом, и Чийо поспешила к себе в дом успокоить испуганных детей. Марсия ждала у ворот. В сад падал свет из освещенных окон дома и бледный свет восходящей луны. Она теперь ясно видела Джерома.
Осторожно ступая, он направился к дому, неся Харуку на вытянутых руках. Ее лицо было нежно прижато к его плечу, а один из длинных рукавов белого кимоно свисал до земли. Алая лента оби затерялась в складках ее кимоно.
Но хорошо Марсия видела только лицо Джерома. Это было каменное лицо, не отражавшее никаких эмоций. Она не отошла от ворот и не заговорила с ним, но увидев ее, он помедлил и взглянул на нее.
— Уезжай домой, в Америку, — сказал он. — Уезжай с Аланом. И возьми с собой Лори.
— Но ты? — мягко спросила она.
На ее глазах каменная маска растаяла, показалось лицо человека в глубокой печали.
— Моя работа давно ждет меня, — ответил он. — Харука велела мне вернуться к работе. Я хочу сделать кое-что для людей и для себя самого.
Он прошел в дом, неся Харуку Сетсу на то место, которое Чийо приготовила для нее.
Слезы текли по щекам Марсии, когда она отправилась к старому камфорному дереву. Ее внимание привлекли белые лепестки на земле, и она наклонилась, чтобы подобрать увядший лунный цветок.
Марсии вспомнились слова стихотворения, которое Харука написала во время одного из приступов меланхолии:
Лунный свет затопил сад, и до рассвета было еще далеко. Марсия подставила лицо легкому ветерку с гор.
