Коринтея. — Быстрыми и уверенными движениями она открыла коробку и откинула прикрывавшую предмет ткань. Увидев его, она воскликнула: — Джоэл! Ты узнаешь ее?
Джоэл взял у нее коробку и вытащил маленькую резную фигурку из нефрита, светло-бежевую с зелеными прожилками. Он поднял ее в руках, и я увидела, что статуэтка изображает сына Шивы и Кали — бога со слоновьей головой.
Я быстро глянула на Кирка с Элис. Девочка что-то ему рассказывала, а Кирк слушал, не отрывая глаз от дороги, и изредка что-то отвечал. И все равно, я не была полностью уверена, что он не подслушивает наш разговор. Со своего места я видела только его густые волосы, вылезающие из-под кепи, и затылок, а по ним ничего не определишь.
— Та самая, что причинила столько проблем, — протянул Джоэл, пристально глядя на статуэтку.
Его мать разволновалась.
— Именно эту статуэтку украл тогда Эдвард! Я видела, как он на нее смотрит, и знала, что он ее обожает. Когда после его прихода она исчезла, мне пришлось позвонить твоему отцу. Взять ее было больше некому. И Льюис, естественно, рассердился. Он был так разъярен, что я испугалась возможных последствий. Того, что он мог сказать мальчику или сделать, если встретится с ним лицом к лицу. Поэтому я и пошла поговорить с бабушкой Эдварда.
— Я помню, — рассудительно сказал Джоэл. — Все это было просто ужасно — особенно, потому что мне навсегда запретили видеться с Эдвардом. Мы были мальчишками — тринадцатилетними подростками — и отец не должен был так строго с нами поступать. Я в те дни его очень боялся.
Миссис Радбурн понизила тон. Она явно помнила о Кирке и Элис на переднем сидении.
— Естественно, Коринтея пришла в бешенство, когда я рассказала ей, что сделал Эдвард. И разозлилась она не только на него, но и на меня, она мне и без того не симпатизировала. Она сказала, что не допустит, чтобы ее внука обвиняли в воровстве. Хотя я полагаю, впоследствии она поняла, что вина все-таки лежит на нем. Несколько лет спустя из ее собственного дома стали пропадать вещи, и она выгнала Эдварда. Этот мальчик с самого начала был никчемным. Посмотрим, что же написала Коринтея.
Лита открыла письмо и стала читать.
— Вы только представьте себе! Она уже давно поняла, что это он украл статуэтку. После смерти Эдварда она разбирала его вещи и нашла ее. Все эти годы она держала статуэтку у себя, ни сказав нам ни единого слова. Почему же она прислала ее сейчас?
— Наверное, потому что тяжело заболела, — сказал Джоэл. — Возможно, она сожалеет о случившемся и хочет очистить свою совесть.
— Эта женщина никогда не о чем не сожалеет!
— Ты должна узнать кое о чем. Я никогда этого тебе не рассказывал, хотя и должен был. Эдвард не крал этот кусок нефрита. Я сам отдал его ему, — последовал быстрый ответ Джоэла.
— Отдал? — переспросила миссис Радбурн. — И ты допустил, чтобы его обвинили в краже?
Они оба забыли о моем присутствии, а я сидела тихо, как мышь, и не встревала.
— Я был мальчишкой и не думал, что это так серьезно, — продолжал Джоэл. — Я знал, как сильно нравится Эдварду эта фигурка, и мне захотелось сделать широкий жест. Я думал, может, ее вообще не хватятся. А потом я побоялся признаться, поскольку представлял, какую взбучку получу от отца. Я не подумал, что Эдварда могут обвинить в краже. Мне даже в голову не приходило, что кто-то может узнать, что статуэтка у него.
Его мать покачала головой.
— Не понимаю, почему Эдвард не сказал правду. Зачем он взял на себя твою вину?
— Потому что в этом весь он. Упрямый. Гордый и злой. Недостаток физической силы он компенсировал силой духа. Возможно, он сказал себе 'Пусть думают, что хотят, если они такие идиоты!' Кроме того, он знал, что мне бывает от отца, когда я выхожу за рамки, и не хотел, чтобы за проявленную щедрость меня выпороли. Мне надо было рассказать все тебе, но ты бы рассказала отцу. И я струсил. Позже мы с Эдвардом пошли разными дорогами, но я всегда помнил об этой истории, она беспокоила мою совесть. Я долго думал, что когда-нибудь все-таки расскажу правду, но потом стало слишком поздно — Эдвард погиб.
Лита мягко положила ладонь на руку сына.
— Кто не празднует труса хотя бы пару раз в жизни? Но Коринтее надо рассказать правду — раз уж она сделала такой жест и прислала ее. — Лита забрала у сына нефритовую фигурку, положила ее обратно на тканевое ложе и закрыла коробку. — Я должна извиниться перед Коринтеей. Я рада, что она вернула статуэтку, хоть она и держала ее у себя столько времени. В ближайшие дни я лично поблагодарю ее и извинюсь, что обвинила тогда Эдварда. Может быть, теперь старая рана начнет заживать.
— Я бы на это не рассчитывал, — сказал Джоэл.
— В конце концов, — продолжала его мать, — Эдвард тоже не был невинной овечкой. Может, в тот первый раз он и не был виноват, но спустя несколько лет в ломбарде обнаружились ценные предметы искусства, принадлежавшие его бабушке. И украл их именно он.
— Теперь все это уже не имеет значения — Эдвард давно мертв, погиб по нелепой случайности.
— Ничего случайного не бывает, — сказала Лита.
Я подумала о письме-предвестнике, которое получил Кирк, и спросила:
— Миссис Радбурн, вы не получали… не знаю… ну, в общем, 'сообщений' насчет смерти Эдварда?
— Зовите меня Лита, прошу вас, ведь я называю вас Дженни. Что же касается смерти Эдварда… я всегда вижу только густой туман, когда о нем думаю. И он меня пугает. Кажется почти угрожающим.
Джоэл с любопытством посмотрел на меня.
— А почему вы спрашиваете? До вас дошли какие-то домашние слухи?
Мне хотелось рассказать им о Кирке и письме, но что-то меня удерживало. Может, просто тот факт, что это мог услышать сам Кирк. Чтобы об этом говорить, мне нужна была приватность.
Машина свернула на широкую подъездную дорогу, ведущую к отелю 'Ок-Бей Бич', и я увидела в окно внушительного вида здание. Очень широкое, с коричневой остроконечной крышей и кремовыми стенами. И тоже с тюдоровским фахверком. Редкие окна с частыми стеклами едва ли пропускали много света. Пространство перед входом окружали высокие дубы, и я видела в стороне за ними водяные отблески.
Миссис Радбурн опустила коробку со статуэткой себе в сумку.
— Мне очень жаль, что все так случилось, Дженни. Нужно будет заново наладить отношения и оставить позади ошибки прошлого. Этот отель — одна из здешних жемчужин старой Англии, он был построен еще в двадцатых годах. У них еще есть паб под названием 'Уютный уголок', и он до сих пор процветает. Это место вообще особенное, и я его очень люблю.
Мы прошли через большой старомодный холл и оказались в тюдоровском зале. Нас приветствовал метрдотель в красной куртке и галстуке-бабочке. Из частично застекленных окон открывался потрясающий вид. Нас проводили к столику на возвышающейся платформе с медными перильцами, откуда можно было любоваться видом на океан, острова и далекие горы. Мне понравились и обои на стенах, в которых чувствовался дух Виктории, и красные бархатные кресла, так контрастирующие с белоснежными скатертями и салфетками. Вверх по окнам тянулась виноградная лоза со своими изящными зелеными усиками, а пространство между окнами занимали картины с речными сценками.
Лита бросила взгляд на одно из полотен.
— Маклур был хорош не только в архитектуре, но и в живописи. Это один из его пейзажей.
Тюдоровский зал показался мне интересным, но все же главным объектом моего внимания оставалась Элис. Я наблюдала за ней со смешанным чувством потери, сомнений и надежды, и ничего не могла с собой поделать. Она сидела между Джоэлом и его матерью и явно показывала максимум своего воспитания. Правда, когда она встретилась со мной взглядом, я увидела в ее глазах чертики и снова испытала пронзительное чувство узнавания. Если Элис и была в благоговейном ужасе от этой комнаты и врученного ей большого меню, то никак этого не показала. Ее уверенный вид меня восхищал. Наверное, она хорошо научилась блефовать, как сказал ранее Джоэл.
Мы решили остановиться на 'шведском столе'.
Ассортимент салатов и горячих блюд пестрел разнообразием. Я взяла себе моллюсков в сливках, гребешковую похлебку, холодного лосося, зеленый салат и горячие булочки. Элис выбирала неторопливо,
