Доркас развернулась и пошла в гостиницу. Она поднялась к себе наверх, заперлась изнутри на ключ и рухнула на кровать. У нее стучало в висках, перед глазами все плыло. Кто же прав? Неужели они? Неужели она дошла уже до такой степени, что способна видеть все только в черном цвете? Это все равно, что искать черную кошку в темной комнате, когда ее там нет.
Доркас заставила себя дойти до ванной, намочила в холодной воде полотенце и приложила ко лбу. Проходя мимо зеркала, она машинально заглянула в него и застыла, словно пригвожденная. С гладкой зеркальной поверхности на нее уставились два пустых глаза, напоминающие совиные.
Ничего не видя перед собой, Доркас ощупью нашла, на что опереться, пытаясь справиться с приступом тошноты. Она с опаской дотронулась пальцем до нарисованных кружочков. Кто-то воспользовался ее собственным мылом для своих гнусных целей. Её что, хотят запугать, чтобы она отдала это злополучное письмо? Похоже, что за этим стоит нечто большое и зловещее.
Постояв еще немного, она вернулась в комнату и села на кровать, уронив голову на руки. Когда прошел первый шок, Доркас охватило бешенство. Она понимала, что если привести сейчас сюда Фернанду и Джонни, то они, скорее всего, решат, что она сама нарисовала мылом эти глаза. Чтобы убедить их в своей правоте. Нет, лучше она оставит все как есть и не станет никому ничего говорить, пока к ней не вернется способность трезво и здраво рассуждать, пока она сама не решит, как ей следует поступить.
Доркас с удовлетворением чувствовала, как в ней закипает ярость. Это самое лучшее средство против страха. Ее хотят запугать. Но им это больше не удастся. Ее мучители будут найдены и получат сполна.
Тишину прорезал оглушительный телефонный звонок. Меньше всего на свете Доркас хотелось сейчас разговаривать с кем бы то ни было, поэтому она не торопилась подходить. Телефон продолжал звонить. В настойчивости неизвестного абонента было что-то вызывающее. Доркас неохотно сняла трубку и, сдерживая себя, произнесла «алло».
Звонивший оказался Джонни. У Доркас от волнения руки стали влажные и липкие.
«У Фернанды какие-то планы на сегодняшний вечер. Может, пообедаем вместе. Я знаю один ресторанчик, который вам наверняка понравится».
Доркас уже готова была принять приглашение, но тут ей пришло в голову, что тогда придется оставить Бет наедине с Вандой. А кто поручится, что это не она нарисовала совиные глаза на зеркале?
Джонни уловил ее колебание.
«Вы должны признать, что были неправы. Фернанда действительно посылала Ванду с поручением. Я спрашивал ее. Нельзя неотлучно караулить Бет. В этом нет никакой необходимости».
В его словах была доля правды. В конце концов, даже если Ванда и хозяйничала в ее номере, то она не станет вредить Бет. И настал момент серьезно поговорить с Джонни наедине.
«Я приду, — пообещала Доркас. — Спасибо за приглашение». Чтобы отрезать себе пути к отступлению, она быстро повесила трубку. Джонни так добр к ней, он искренне ее жалеет и сочувствует. Но он глубоко заблуждается в отношении Доркас. Сегодня они встретятся, и она покажет ему письмо. И все-все расскажет. А он уж пусть разбирается, верить ей или не верить. Если бы она знала, что символизируют эти глаза, если бы ей хоть намеком дали понять, чего от нее хотят ее преследователи!..
Доркас с большой тщательностью стала собираться для встречи с Джонни. Она долго думала, что ей надеть, и остановила свой выбор на простеньком джемпере без рукавов нежно-зеленоватого цвета. Золотистая сумочка удачно сочеталась с ним по цвету. В ушах поблескивали золотые серьги, купленные здесь по приезде. На плечи Доркас накинула легкий шарф в тон. Перед тем, как выйти из номера, Доркас сделала одну вещь, которую не делала с незапамятных времен. Она остановилась перед зеркалом и улыбнулась своему отражению. Улыбка вышла похожей на ту, которой улыбались греческие статуи.
Доркас закрыла за собой дверь, оставив в ванной комнате нарисованные мылом кружочки, так напоминающие глаза совы.
Глава 8
Маленький ресторан располагался на воздухе сверху от дороги. Они нашли место для машины и поднялись по ступенькам в усыпанный песком дворик, покрытый циновками. Столики, стоящие вокруг на песке, в столь ранний час были пустыми, и скатерти, закрепленные по углам, хлопали, продуваемые греческими ветрами.
«Давай зайдем внутрь», — предложил Джонни.
В тесной внутренней комнате было не больше восьми столиков, свежие скатерти сияли чистотой. На изогнутом деревянном, застекленном по бокам прилавке были выставлены сыры и фрукты, а сзади находилась открытая кухня, и можно было видеть, как вам готовят обед. На стенах, обшитых расщепленным бамбуком, мягким золотом светились лампы, а на каждом столике в дутых бокалах мерцали свечи. На полке, которая тянулась вдоль одной из стен, стояли тарелки, сделанные в стиле древнего Родоса, на них резвились дельфины и маленькие суденышки шли на всех парусах.
Официант в белом пиджаке подождал, пока они выбрали столик около стены, Доркас скользнула на стул и с удовольствием огляделась. Это не напоминало ни традиционную пустую и гулкую греческую столовую, ни одно из новомодных мест, выдержанных в стиле модерн.
Через два столика от них сидела еще одна пара — чета немцев средних лет, которые сосредоточенно ели и не тратили время на болтовню. Официант владел английским чисто символически, но им было предложено меню с переводом, и они выбрали специальное местное блюдо в горшочке.
Впервые за много дней Доркас начала по-настоящему расслабляться. Письмо лежало на своем месте в сумке рядом со стулом, но сейчас ей не хотелось о нем думать. Джонни смотрел на нее, и в глазах его светилось одобрение.
«Тебе идет зеленое с золотом», — сказал он.
Уже так давно никто не смотрел на нее с тем выражением, которое она читала в глазах Джонни. Было приятно чувствовать, что все эти мертвые годы отходят назад в прошлое, и она снова может возродиться к жизни.
Он рассказал ей о тех усилиях, которые предпринимал, чтобы легализовать приобретение Фернандой каменного снаряда для катапульты. Теперь это дело проходило по инстанциям. Третий по счету чиновник, с которым он разговаривал, уже встречался с мисс Ферн Фаррар, и рассказ Джонни его не удивил. Кончил он на том, что счел весь инцидент забавным и обещал подумать, что можно сделать. Конечно, Фернанду не надо посвящать в это дело, пока эта история в первозданном, не испорченном пошлой реальностью виде благополучно не будет запротоколирована.
Специальное блюдо, дымящееся от расплавленного сыра, прибыло, и оказалось смесью телятины с баклажанами. Джонни заказал банку черных маслин — греческих, в сравнении с которыми спелые оливки там, дома, казались просто безвкусными. Еще был кусок местного белого сыра, удивительно вкусного, с кусочками черного хлеба. Еще он заказал смолистое греческое вино. «Я не заставлю тебя пробовать сегодня bellissimo, — сказал он. — К этому надо сначала немного привыкнуть».
Вино пахнет сосновой смолой, подумала Доркас, но оставила свои соображения при себе. Никогда еще с тех пор, как она приехала в Грецию, она не ела с таким наслаждением. В этот момент мысли о глазах совы покинули ее.
Посередине еды Джонни вынул что-то из кармана и протянул ей: «Я нашел несколько открыток для вас с Фернандой».
Она взяла открытку. Она увидела, что это фотография мраморной головы, которую музей окружил такой тайной. Фотограф был профессионалом, он так использовал светотень, что лепка лица мальчика была передана предельно точно во всей своей тоскливой безысходности. Кривящиеся губы, казалось, дышат жизнью, а слеза вот-вот скатится по щеке. От фотографии исходило ощущение подлинности, которое Доркас сразу почувствовала. Она не почувствовала этого в той голове, которую им так неохотно выдали.
«Тебе ничего не показалось странным в той голове, которую мы видели в музее?» — спросила она.
