представляют интереса. Но я думаю, что у вас есть о нем сведения. Или мисс Фаррар знает что-то, чего не говорит мне. Вот зачем я вас позвала. Так что давайте побеседуем как двое друзей, да?»
«Я была бы рада вам помочь, — сказала Доркас. — Но я действительно совсем ничего не знаю о вашем муже. Джино никогда не упоминал его имени. Если мисс Фаррар что-нибудь и вспомнила, то мне не сказала. У меня нет никакого желания устраивать из этого скандал, мадам. В полицию идти не с чем. Так что не волнуйтесь об этом».
Хозяйку, казалось, это заявление удовлетворило только отчасти, но Доркас согласилась прийти еще раз, и они сдержанно распрощались. Доркас подозревала, что сейчас жена Константина была рада ее спровадить. Очевидно, что она перенесла шок, и ее раздирали собственные бурные эмоции. Доркас отказалась от машины и пошла в отель пешком.
Фернанду куда-то увез Джонни, а Ванда ушла с Бет, оставив записку, что они пошли смотреть аквариум в нескольких кварталах от отеля.
Доркас пошла в этом направлении и поймала их по пути домой. Пока они втроем пробирались по извилистым улочкам, Бет возбужденно рассказывала про рыбок, которых она видела в подводных загонах, но мысли Доркас были далеко.
«Сегодня утром, — сказала она Ванде, — я выполняла некоторую работу для мадам Каталонас, печатала стихи ее мужа. Когда я была в студии, я видела терракотовую голову, которую он сделал с тебя. Прекрасная вещь».
Ванда выглядела угрюмой, весьма мало напоминая образ, созданный Константином. Доркас не могла отыскать в ее лице ни страсти, ни благородства, лишь обычную настороженность и противодействие любым попыткам сближения.
«По крайней мере, я обнаружила, кто называл себя Совой», — сказала Доркас, ожидая ее реакции.
Однако Ванда ни единым взмахом ресниц не показала, что понимает, о чем говорит Доркас. Она хранила молчание. Может быть потому, что она отлично знала, где находится Константин? В конце концов, если он отправился в Америку повидаться с Джино, зачем ему было посылать письмо из Греции? Зная, где зарыта гипсовая голова, Константин в отсутствие партнера, на которого он рассчитывал, мог вполне залечь на дно в ожидании возможности вывезти ее из страны. Если бы он связался с покупателем, который, скорее всего, дожидается его в Турции, Константин оказался бы богатым человеком, свободным от жены. В то же время он не мог не опасаться, что существование письма раскроет его секрет кому-то еще, прежде чем он будет готов вывезти голову.
Размышляя таким образом, Доркас вполне отдавала себе отчет, что у нее слишком мало достоверных улик. Она напропалую строила предположения — вот и все. И Джонни Орион немедленно ей на это укажет.
Ей нужно поскорее рассказать ему, что случилось в доме у Ксении Каталонас, и выслушать, что он скажет.
Весь остаток дня такой возможности ей не представилось. Фернанда все время что-то придумывала и находила для Джонни и Доркас новые занятия.
Ближе к вечеру Джонни, торопясь отчитаться перед Фернандой, постучался к Доркас в дверь и оставил ей книгу.
«Пиндар, — сказал он. — Я купил его в книжной лавке в городе. Завтра мы едем в Камирос, может, тебе захочется взглянуть на седьмую оду. За ужином увидимся». Он ушел, и они так и не поговорили.
Ванда ушла гулять с Бет, и Доркас села полистать книжку. Давным-давно отец ей читал Пиндара вслух. Он называл его элитным поэтом. Она нашла упомянутую Джонни оду и принялась читать.
Глава 10
Доркас опустила книгу, думая о том, что завтра они увидят первый из трех древних городов, названных в честь внуков Аполлона и нимфы Роды. Она уже это предвкушала. Так или иначе, у нее будет шанс поговорить с Джонни, по крайней мере, она будет далеко от отеля и всех этих странностей, которые здесь происходят. Ванда будет у себя в деревне, а Бет будет при ней.
Не находя себе места, она отложила книгу и встала в балконных дверях. Пальмовые листья отбрасывали на тротуар послеобеденную тень. На другой стороне улицы, облокотившись о каменную стену, стоял мужчина, куря сигарету. Что-то в нем привлекло ее внимание. Она не могла видеть его лица, потому что воротник форменной тужурки был поднят, а козырек кепки опущен. Он стоял, наполовину погруженный в тень от свешивающегося из-за стены дерева, и его внимание было сосредоточено на входе в отель. Доркас вышла на балкон, и наблюдатель, отшвырнув свою сигарету, спешно зашагал вниз по улице.
Ее пронзило чувство, что она уже где-то видела человека с такой походкой, и по коже у нее побежали тревожные мурашки. Курильщик исчез за углом, и улица опустела в лучах вечернего солнца.
Доркас вернулась в комнату, стараясь отбросить внезапную, переполнявшую ее тревогу. Она не должна поддаваться своим прежним наваждениям. Почему бы человеку не остановиться покурить напротив отеля.
Нет никаких причин подозревать, что он наблюдает за отелем или что она сама является объектом этой слежки.
Повинуясь мимолетному порыву, она подошла к трюмо и открыла верхний ящик. В нем она хранила сатиновый кошелек на молнии, в котором находились те немногие украшения, которые она привезла с собой. Она открыла молнию и заглянула внутрь. Затем она вытряхнула содержимое на кровать. Для сохранности она положила серебряную монету с совой вместе с украшениями. Хотя она и обыскивала все углы кошелька, и не один раз, монеты там не оказалось. Может, тогда ей ее «одолжили»? Чтобы попугать и взять обратно?
Конечно, это сделала Ванда. Ванда единственная имела свободный доступ в ее комнату. Правда, изначально монету принесла Бет, но забрала ее именно Ванда. Доркас распахнула дверь между комнатами и остановилась, глядя на немудреные пожитки Ванды. Мысль о том, чтобы рыться в чьих-то вещах была ей отвратительна, и она не сдвинулась с места. Кроме того, ну найдет она монету с совой в комнате у Ванды, а дальше что? Легко себе представить, что произойдет, если она покажет ее Фернанде. Вполне возможно, что Фернанда заявит, что сама положила монету к Ванде. Или найдет для Ванды оправдания. Все равно, ей надо поговорить об этом с Фернандой.
Закрыв дверь, она вернулась на балкон и прошла по нему в следующую комнату. Дверь в комнату Фернанды была распахнута, а сама комната пуста. Как всегда, там царил беспечный беспорядок. Доркас порой начинала подозревать, что Фернанда подбирает что-то только в том случае, если собирается это надеть. Сандалии и туфли на каблуках были раскиданы под стульями и под кроватью — вероятно, там, где их скинули после того, как горничная утром убирала в комнате. Раскрытая коробка козинак стояла на туалетном столике, и Доркас насчитала три надкусанных кусочка в разных частях комнаты — один из них покоился в центре подушки на разобранной кровати. Поскольку Фернанда не курила, она использовала пепельницы под всякий хлам, и две из них, стоящие на виду, были завалены сережками, булавками, роликами с пленкой.
Доркас прекратила свой невеселый осмотр и быстро вошла в комнату. Ее взгляд приковал некий предмет в одной из пепельниц. Она запустила палец под катушку с пленкой и извлекла плоскую серебряную монету. Так она и стояла с монетой в руке, когда в комнату влетела Фернанда.
Если она и была удивлена, застав у себя Доркас, то виду не подала. Она никогда не отличалась чувством собственности или пиетета к частной жизни. Она легко занимала и одалживала, редко запирала двери и не обращала особого внимания на запертые двери у других.
«Привет, — сказала она. — Что-то ищешь?»
Доркас протянула руку: «Вот это. Она исчезла из моей сумочки с украшениями, и я решила, что ее взяла Ванда».
Фернанда пересекла комнату и почти игриво вынула монету у нее из руки: «Я не хочу, чтобы ты
