Майлса Рэдберна, назвав его неряхой. Правда, Трейси, справедливости ради, тут же одернула себя: ведь вот тут, в его спальне, порядок и чистота, значит, не так уж он безнадежен. Впрочем, она скоро перестала думать о Рэдберне, все ее внимание поглотил опять портрет на стене.
Если Майлс презирал Анабель, зачем тогда повесил на стену ее портрет? Этот вопрос, один из многих, на которые она должна найти ответ, не давал ей покоя, но сейчас времени на раздумья не было. Ее ждала Нарсэл. Плюс ей предстояло встретиться с четвертым обитателем этого дома, и она во что бы то ни стало должна не забывать об осторожности во время ланча. Ни в коем случае нельзя выдавать свои истинные чувства. Эримы должны считать ее той, за кого она себя выдает. Трейси облегченно вздохнула, узнав, что Сильвана Эрим обедает у себя в киоске. Как наблюдательный и проницательный человек, эта женщина была сейчас чрезвычайно опасна для нее.
Умывшись холодной водой и избавившись от пятен грязи на платье, Трейси спустилась на второй этаж. Нарсэл ввела ее в комнату, которая, как она объяснила, являлась для них с братом одновременно и гостиной, и столовой. Огромная турецкая печь согревала комнату в холодные дни. Француженка Сильвана обставила свои комнаты со старинной турецкой роскошью, набросав на диваны горы разноцветных подушек, а молодые Эримы в своем салоне устроили все так, что складывалось впечатление, будто они не могли сделать выбор между турецкими и европейскими стилями. Как турки, они обладали великолепным вкусом, однако их понимание западного образа жизни было, мягко говоря, своеобразно. Влияние Востока в интерьере гостиной было заметно в изразцах, перламутровых украшениях и прекрасных коврах на полу, но тут же, будто по стойке смирно, стояла массивная мебель из орехового и красного дерева, нарушая прихотливую гармонию узоров и красок. Вдоль одной из стен тянулись полки, закрытые стеклянными дверцами, с произведениями турецкого прикладного искусства.
– Мой брат сейчас занят в лабораторий, поэтому мы не будем ждать его, – сказала Нарсэл. – Бывает, что он вообще не приходит обедать. Мюрат изучает болезни Среднего Востока и сейчас работает над новым лекарством, которое сможет вылечить сильную болезнь глаз.
– А мистер Рэдберн будет обедать с нами? – поинтересовалась Трейси.
– Этого никто не знает, – ответила Нарсэл. – Наш гость поступает обычно так, как ему заблагорассудится.
Девушки сели за стол, накрытый на четверых. Слуга внес горячий светлый суп, в котором плавали нарезанные полумесяцем овощи.
– Должна вас предупредить, что у нас в доме сложилась конфликтная ситуация, – сообщила Нарсэл, когда они начали есть. – Мой брат редко выходит из себя. По правде говоря, он не всегда ведет себя рассудительно и мудро, но только когда сердится, а вообще у него хороший и добрый характер. Сегодня же Мюрат очень зол на мистера Рэдберна.
Нарсэл замолчала, не собираясь вдаваться в подробности, но Трейси, которой хотелось как можно больше узнать о Майлсе Рэдберне, спросила напрямик:
– А чем Майлс Рэдберн так рассердил вашего брата? И вновь проявилась неприязнь Нарсэл к художнику.
– Вчера у Мюрата должна была состояться на другом берегу Босфора важная деловая встреча, и он хотел переплыть пролив на каике, но лодку забрал мистер Рэдберн. У моего брата возникли серьезные трудности. У нас есть еще и небольшая моторная лодка, но Ахмет-эффенди отправился на ней на другой берег выполнять какое-то поручение Сильваны. Мюрат до сих пор сердится. – В темных глазах Нарсэл заплясали искорки лукавства. – Должна вас предупредить, что женщинам лучше опускать глаза и помалкивать, когда мой брат сердится. Пусть он и вполне современный человек и почитатель Мустафы Кемаля, однако Мюрат полностью разделяет допотопные представления стариков о том, как должны вести себя турецкие женщины. Я, в общем-то, эмансипированная девушка, но… Увидите сами.
Эти слова и тон, которым они были произнесены, доказывали, что Нарсэл лишь производит впечатление робкой и покорной девушки, не имеющей собственного мнения, но на самом деле она достаточно независима и даже, пожалуй, смела.
Когда они заканчивали есть суп, в столовой появился доктор Эрим, смуглый, красивый, среднего роста. Хотя он был значительно старше Нарсэл, в глаза сразу бросалось их сходство. У него были огромные и такие же блестящие, как у нее, типично турецкие глаза. Густые черные волосы были зачесаны назад, они открывали прекрасный лоб, а нос с горбинкой придавал лицу несколько суровый вид.
Мюрат Эрим галантно нагнулся над рукой Трейси и поцеловал ее. Он был, несомненно, человеком, который ценил женское общество, и сразу дал понять, что готов вести себя по отношению к гостье более дружелюбно, чем остальные обитатели этого дома. Доктор Эрим, пожалуй, не обладал сдержанностью и скрытностью Нарсэл. Он расспрашивал Трейси о работе, о причине ее приезда в Турцию, но в его вопросах не чувствовалось никакой подозрительности, никакого подвоха. Хотя он, как ей казалось, и не отнесся серьезно к ее работе во «Взгляде», но дело было в том, что доктор Мюрат Эрим видел в ней просто женщину. Это было неожиданно и уже потому очень приятно по контрасту с холодным приемом, оказанным Трейси Майлсом Рэдберном. В то же время она нашла внимание доктора Эрима слегка назойливым. Трейси редко играла в такие игры. Анабель это нравилось, но Трейси не была кокеткой и менять свои привычки не собиралась.
– Я рад, что вы приехали к нам в Стамбул, мисс Хаббард, – сказал доктор Эрим. – Хотя боюсь, что вы напрасно потеряете свое время.
– Я уже начала работать над рукописью мистера Рэдберна, – сообщила ему Трейси. – Почему вы считаете, что я напрасно потрачу время, если помогу ему подготовить и систематизировать материал для книги?
Мюрат Эрим пожал плечами.
– Такую книгу должен написать турок, а не иностранец. Он просто не сможет понять наши древние мозаики так глубоко, как их понял бы турок.
Трейси, к собственному удивлению, вдруг заняла сторону Майлса Рэдберна.
– Мистер Рэдберн проделал огромную исследовательскую работу. Редакторы «Взгляда» считают, что эта книга оставит в истории искусства большой след.
– Не сомневаюсь, не сомневаюсь… – согласился Мюрат, но явно только из вежливости и не стал больше говорить о книге.
Во время обеда за столом разговаривал в основном доктор Эрим. Он объяснил, как из виноградных листьев делается долма, как в них заворачивают наперченный рис, орехи, коринку, и превозносил турецкий обычай есть все, поливая лимонным соком. Трейси тоже взяла тарелку с ломтиками свеженарезанных
