На ней вы могли видеть светловолосого мужчину с глубоко посаженными глазами и сломанным носом. Казалось, в своем помятом летнем костюме он чувствует себя неловко. Этого человека звали Фокс Бланшар. Он был знаменитым антропологом, представьте себе. Под моим матрацем лежали не только непристойные журнальчики. Еще там был журнал «Нэйчурал хистори», в котором была напечатана его статья.
Как-то его попросили прочитать вводную лекцию для первокурсников, которые хотели бы изучать антропологию. Мама тоже пришла его послушать. Получается, меня зачали через несколько часов после того, как она прослушала лекцию о племени «яномамо» – что значит «жестокие люди». Яномамо – это очень странное племя южноамериканских индейцев, затерянное где-то в дебрях Амазонки, недалеко от бразильско-венесуэльской границы. До появления моего отца они никогда не видели белого человека, а тем более, белого человека, у которого был бы телевизор и что там еще.
Произошел «первый контакт», как называют это антропологи. Это не просто круто; это еще и опасно, потому что люди яномамо привыкли чуть что не так метать отравленные кураре стрелы и нюхать галлюциногены. Чуть ли не каждое утро у них начиналось если не с одного, так с другого. Вместо того чтобы здороваться за руку или говорить «привет», они обычно дубасят друг друга палками или просто бьют прямо по почкам. Если у тебя есть что-то, что им понравилось, они не ходят вокруг да около, а сразу говорят: «Отдай мне арахисовое масло (или там свою жену, или мачете), или я отрежу тебе большие пальцы на ногах, и буду гадить прямо в твой гамак». Их называют «жестокие люди», потому что они действительно самые безжалостные люди на этой планете. По крайней мере, тогда я так думал.
В общем, как бы то ни было, но папа вернулся в Южную Америку, а потом узнал, что мама беременна. Они встречались некоторое время, а потом, когда осенью отец уехал в лекционный тур, постоянно разговаривали по телефону. Так что мое появление на свет не было результатом случайной связи. Однажды он даже приехал навестить нас. Но в то время я был еще младенцем, и поэтому ничего не помню. Мама утверждает, что они обсуждали возможность развода, но, к сожалению, «это было не так уж просто сделать».
Мой дедушка-психолог говорил об этом более внятно: «Видишь ли, исследования, которые проводит твой отец, требуют больших затрат…».
Бабушка выражалась еще понятнее: «У жены твоего отца денег куры не клюют, милый».
Когда я был ребенком, думал, что дело в том, что папа больше любит своих яномамо, чем нас с мамой. Но потом, прочитав несколько статей о «жестоких людях», мне стало ясно, что это полная чушь. Понимаете, их нельзя было любить: после пира женщины яномамо прятали остатки пищи у себя между ног. Кроме того, у всех них из носа бежали зеленые сопли, потому что они постоянно нюхали
Я никогда его не видел, но прочитал все написанные им статьи о яномамо, и все книги в публичной библиотеке, в которых упоминалось об этом племени. Так что я был готов ответить на любой вопрос, если бы он пожелал мне его задать. Наверняка этот таинственный незнакомец, которым был для меня мой отец, был бы поражен моими знаниями. После долгих упрашиваний мама, наконец, согласилась написать мистеру Бланшару о том, какой неподдельный интерес испытывает к антропологии его отпрыск. К нашему удивлению, папа позвонил сразу после того, как получил это письмо. Несомненно, этот поступок характеризует его с лучшей стороны. Так вот, он пригласил меня провести июль и август вместе с ним и людьми яномамо на берегах реки Ориноко. Он подчеркнул, что эта богатая сучка, его жена, ждет не дождется момента, когда сможет познакомиться со мной, и даже предложил прислать мне билет. Мама же уверила его, что деньги для нас не проблема. Это было, конечно, враньем, как мы оба прекрасно знали, потому что в тот день мы как раз поджидали бабушку и дедушку, чтобы за обедом уговорить их раскошелиться мне на билет.
Если бы не яномамо, я бы сейчас же встал с кровати, прошлепал в спальню и выгнал бы этого парня и его подлого мистера Джонсона из маминой кровати (представляю, как бы он обалдел). Мама начала бы плакать от смущения… Такие вещи у меня здорово получаются. Однажды я устроил настоящую засаду для одного босоногого гостя: выложил дорогу от туалета до раскладушки канцелярскими кнопками. Но это совсем другая история.
Дело в том, что в тот день мне была нужна мамина помощь. Кроме того, несмотря на то, что из моего рассказа можно заключить, что она была какой-то бестолочью, на самом деле, у меня была замечательной мамой. Знаете, когда я был ребенком, она могла часами, весело хохоча, смотреть со мной мультики. Поверьте, не так уж много найдется детей, которые могут, не соврав, сказать, что их матерей действительно волнует, кто сильнее – Космическое привидение или Гонщик. Впрочем, наверное, стоит добавить, что больше всего ей нравилось заниматься этим после того, как она покурит марихуаны.
Не забывайте, на дворе был 1978 год. Тогда все мамы занимались сексом и употребляли наркотики. Не помню, когда именно кокаин стал членом нашей семьи – кажется, год или полтора назад, тогда же, когда мама стала приносить домой пачки денег, которые она получала за работу в институте Макберна. Эта роскошная частная больница расположена в районе Верхний Ист-Сайд. Там лежал один миллионер, у которого обнаружили рак. Он платил ей по триста долларов за то, что она массировала ему спину. Именно он сказал ей, что у нее «золотые руки». Ладно, неважно. Мама никогда не нюхала кокаин у меня на глазах. Я же притворялся, что не замечаю того, что она начинает шмыгать носом чуть ли не каждый раз, когда выходит из ванной. Все было и так понятно. Когда мы праздновали прошлый День благодарения, то у нее из ноздри выпал белый катышек, размером с чечевичное зернышко, и приземлился прямо в озерцо из подливки, которое находилось точно посередине тарелки с картофельным пюре. Наверное, кроме меня, никто этого не заметил.
Не то чтобы кокаин был для нее такой уж огромной проблемой. На самом деле, если говорить начистоту, хорошая понюшка оказывала на маму, скорее, положительное действие. В такие дни, приходя из школы, я заставал ее за мирными домашними делами: она пекла рождественское печенье, красила пасхальные яйца, или клеила святочный венок из засушенных роз. То есть занималась всем тем, чем занимаются обыкновенные женщины, читающие журналы для домохозяек. Иногда, правда, это выглядело довольно странно, если, например, предновогодняя суета охватывала ее в середине июля. Но ведь она же старалась! Кроме того, когда она хлюпала носом, то была просто великолепна на родительских собраниях. Однажды мама сорок пять минут разговаривала с мистером Краусом, моим тупоголовым преподавателем по физкультуре. Он рассказывал ей о том, как занял второе место в конкурсе красоты на звание «Мистер Стейтен-Айленд» Если бы не она, этот мускулистый стероидный урод никогда не поставил бы мне зачет.
«О, господи!». Опять у мамы что-то с тостером случилось. «Давай же», – простонала она, и раскладушка ударилась о стену. Я старался думать о яномамо. Потом решил перечитать статью в географическом журнале, которую написал мой отец, чтобы перестать представлять себе все эти страсти, которые происходили в соседней комнате. Ни его, ни людей яномамо я никогда не видел. Но в журнале была фотография четырнадцатилетней полуобнаженной девочки. Это дитя тропического леса, абсолютно голое, если не считать покрывающих тело татуировок, с торчащими грудками, с иглами дикобраза, которыми были проколоты щеки, было похоже на панка из Каменного века. Девочка напомнила мне бродяжек с площади Сент-Марк, у которых тоже был пирсинг. Мне было страшно заговорить с ними, и уж тем более подойти поближе. Сейчас они меня возбуждали. Тогда я схватил журнал с девушкой месяца, лежащий на полу (кстати, она явно умела пользоваться бритвой) и вообразил, что бы почувствовал, если бы она в темноте прикоснулась к моей наготе. Но вместо этого мне пришло на память то, что произошло в один зимний вечер, когда мама торопилась на родительское собрание (то самое, когда она упрашивала Крауса поставить мне зачет, чтобы меня не отчислили за неуспеваемость). Она крикнула мне из ванной, чтобы забыла шампунь в хозяйственной сумке, которая стояла на кухонном столе. Когда я передавал ей его в душе, то закрыл глаза, но она, забирая его, нечаянно дернула за занавеску, и полетела вниз вместе с карнизом, словно парус, который быстро спускают во время шторма. На лицо мне полилась вода. Мама отпрянула назад и поскользнулась. Чтобы не упасть, она схватилась за кран с горячей водой, и случайно повернула его, из-за чего из душа полился настоящий кипяток, так сильно ошпаривший ее зад, что она с воплем выпрыгнула из душа и очутилась прямо в моих объятиях. Знаете, когда вы впервые обнимаете обнаженную женщину, вам меньше всего хочется, чтобы она оказалась вашей матерью.
Все произошло очень быстро. Глаза у меня были по-прежнему закрыты, и, Господь свидетель, мне бы и в голову не пришло взглянуть на нее, если бы она не засмеялась. (Мне всегда хочется узнать, почему кто-то
