ничто.
— Боюсь, это ты кое-чего еще не поняла.
Луций помедлил, выжидая, пока до девушки как следует дойдет смысл его слов, и был вознагражден изменившимся выражением ее глаз. Да, она явно не ожидала такого ответа. Теперь уже он вел разговор, как тому и следовало быть при беседе хозяина и живого товара.
— Мало ли кем ты была раньше, — продолжал ланиста. — Теперь это не имеет никакого значения. Согласно римскому закону, ты — моя рабыня. Моя собственность…
— Я не рабыня! — резко перебила его Лисандра и шагнула вперед.
Бальбу понадобилась вся его выдержка до последней крупицы, чтобы не отшатнуться. Он был далеко не трус, но эту гречанку видел в деле, имел реальное представление о том, на что она была способна. А жизнь свою ланиста ценил.
Он принудил себя улыбнуться.
— Твое прежнее положение никоим образом тебя не защищает… — сказал он, делая вид, будто углубился в свитки, разыскивая там некую записку, — Лисандра. Я, знаешь ли, продавал и покупал не только жриц, но и царских дочерей, даже бывших правительниц. В глазах римского закона они все равноправны, то бишь, как рабыни, вообще лишены каких-либо прав.
Он уже видел, что гречанка не находила возражений. Конечно, она же была совсем молода — никак не более двадцати, — а стало быть, помимо умения драться, во многом неопытна.
— Кроме того, что бы ты там о себе ни говорила, ты просто нечто выброшенное морем. Ты убила двух моих людей, то есть нанесла ущерб моей собственности. Множество свидетелей укажут на тебя как на убийцу. Так что путь тебе один, как ни крути, — на арену. Вот только если тебя туда отправят преторы, то ты будешь просто убита. У тебя не будет ни единого шанса защититься.
Бальб лишь умозрительно представлял себе тот удар и ту внутреннюю ломку, которую испытывали люди, привычные повелевать, а потом угодившие в рабство, например жрецы. Но он был умным человеком и понимал, что если передавить в самом начале, то такого раба можно непоправимо сломать. Он видывал могучих дикарок, изначально способных вогнать в дрожь закаленного легионера и превращавшихся буквально в безвольные тряпки, если им слишком ретиво внушали все тонкости их нового положения.
Такие сломленные существа были негодным вложением денег.
— Послушай, — сказал он, смягчая свой тон едва ли не до отеческого. — Жизнь на самом деле не так плоха, как ты, похоже, решила.
Тут Лисандра цинично вскинула бровь, но Луций предпочел этого не заметить.
— Я позвал тебя сюда, чтобы расспросить, откуда у тебя столь необычное боевое искусство, но теперь все сделалось очевидно…
Тут ланиста слегка блефовал. Ничего ему было не «очевидно». Он просто знал, что в некоторых религиозных сектах было принято учить жриц ритуальному искусству боя, и про себя помножил это на легендарную воинскую историю Спарты. По всему получалось, что именно тамошние уроженки должны были преуспевать на таком поприще.
— Ты с легкостью сумела выжить и победить в своем первом поединке, — продолжал он.
Ледяной взблеск гордости в глазах девушки подсказал ему, что он нащупал правильный путь.
Бальб широко развел руки.
— Я, знаешь ли, не живу сразу во всех домах, которые ты могла здесь заметить. Казармы, расположенные напротив этого здания, предназначены лишь для новых девушек и скверных бойцов. Лучшие живут совершенно иначе. Своих самых ценных гладиатрикс я содержу в роскоши.
Положим, это было некоторое преувеличение, но после грязного казарменного закутка самый захудалый домишко кому угодно показался бы Золотым дворцом Нерона.
Но Лисандра смотрела на него с плохо скрытой насмешкой.
— Так ты хочешь удержать спартанку в рабстве обещанием изобилия? — заявила она.
Бальб внутренне содрогнулся. У нее, кажется, на все был готов ответ!
Он попробовал зайти с другого конца:
— Отличный боец получает подарки от публики. Воительница может довольно скоро разбогатеть.
Ланиста сделал паузу и добавил:
— Достаточно для того, чтобы выкупиться на свободу.
Губы Лисандры сошлись в одну прямую черту.
— Ты предлагаешь мне выкупить то, что и так мое по праву рождения!
Бальб пожал плечами.
— Надежда невелика, — сказал он. — Но тем не менее это — надежда. Большего я тебе все равно дать не могу.
Последовало долгое мгновение тишины, потом Лисандра сказала:
— Мои сестры выкупят меня на свободу, если мне будет позволено написать им письмо.
По жилам ланисты разбежалось тепло. В голосе этой особы он расслышал просительную нотку и понял, что победил.
Этот гордый ротик явно не привык произносить просьбы!.. Есть ли удовольствие, равное тому, которое ощущаешь, навязывая свою волю подобной гордячке? Приятно наблюдать, как вчерашняя свободная и надменная женщина постепенно превращается в рабыню, а из нее — в гладиатрикс. Сколько таких уже поглотили ненасытные жернова арен, но каждая новая невольница была своего рода вызовом, и это поддерживало в нем вкус к жизни. Смотреть, как сдаются гордые души вроде этой спартанки, — вот она, радость бытия!
Бальб сделал вид, будто раздумывает над ее словами, но на самом деле пропустил их мимо ушей. У бойца не должно быть надежды на то, что его — или ее — кто-нибудь когда-нибудь выкупит. Это, знаете ли, расхолаживает. Мысль о том, что свободу можно получить как-то иначе, не завоевав ее мечом на арене, была бы губительна не только для его школы, но и для всей профессии в целом. Именно этим и объяснялось существование клятвы. Новички, правда, еще не успели ее принести, ну да это дело наживное.
— Этого я сделать не могу, — проговорил он вслух, придав голосу точно отмеренную нотку сожаления. — Если я соглашусь на это ради тебя, то должен буду предоставить такое же право и всем остальным. У меня очень скоро не останется времени для других дел, кроме как разгребать бесконечные прошения от всех и каждого. Моя школа очень быстро заглохнет, я разорюсь, на том все и кончится. Так что не могу, хотя мне и жаль.
Бальб соврал и стал ждать, как отреагирует девушка на эти слова. Она была явно непривычна к обману и не умела хитрить. Все ее чувства совершенно явственно читались на лице. Ланиста уже много раз видел подобное. Сперва смятение, потом гнев и наконец — этот характерный взгляд животного, загнанного в угол.
Морщины еще не коснулись алебастрового лба спартанки, но, надобно думать, в это самое время жестокий жизненный опыт метил шрамами ее душу.
— Иди! Пора приступать к занятиям, — сказал он сухим деловым тоном. — У тебя неплохие задатки, но надо еще очень и очень многому научиться.
Лисандра выпрямилась, став еще выше. В глазах девушки снова полыхнула гневная, самонадеянная гордость.
— Научиться? — прошипела она. — У кого? У этих твоих… любителей? Вот уж не думаю…
Не дожидаясь, чтобы он позволил ей удалиться, спартанка повернулась и вышла из комнаты.
Бальб проводил ее глазами. Она одновременно забавляла его и возбуждала понятное любопытство. Да, последнее время боги были явно благосклонны к нему. Его девочки все уверенней завоевывали любовь зрителей. Денежные поступления делались все обильней. Гречанке предстояло сделаться великолепным дополнением к его «конюшне», настоящей курочкой, несущей золотые яйца. Ланиста решил подробнее разузнать об этом религиозном союзе, к которому она, оказывается, принадлежит.
Девушки вроде Лисандры помогали ему, что называется, не терять нюх. Ведь при таком образе жизни, как у него, того и гляди все на свете может наскучить.
Луций неожиданно рассмеялся, крепко потер ладони и призвал к себе Эроса.
