распутная сучка!»
Стоило нубийцу подумать об этом, и его плоть опять напряглась.
Конопля помогла, и в уме Нестасена зародился план.
«Я выберусь из города, куплю место на корабле и поеду домой. Там меня встретят земляки и воздадут почести герою, вернувшемуся из плена. Как же глупо было чего-то бояться!»
Наполнив легкие остатками спасительного дыма, Нестасен раскинулся на постели и принялся ласкать и гладить себя, представляя бледную кожу Лисандры, мысленно вслушиваясь в ее крик.
XXXIV
Двигаться было невмоготу, так что Лисандре до последнего ноготка пригодилась вся ее спартанская выдержка. Ее изувечили до такой степени, что было больно даже просто лежать на постели, а о том, чтобы попробовать приподняться и сесть, не хотелось даже и думать.
Однако еще невыносимей была мысль о лишней задержке в лечебнице. Лисандра и так уже провалялась здесь более недели, которая стала для нее целой вечностью кошмарных видений, беспомощности и боли.
Сорина тоже постепенно шла на поправку. Амазонка не делала попыток заговорить, и Лисандра до глубины души была ей благодарна за это.
Кое-как, пядь за пядью, спартанка все же села на лежаке, потом слезла с него, шаркая, подобралась к двери и выглянула в пустые и безлюдные коридоры. Тут ей пришлось тяжело опереться о косяк. Телесная слабость была унизительна. Девушка уже знала, что ее плоть со временем выздоровеет, но душу бывшей жрицы сжигала бешеная ярость из-за того, что Нестасен ушел безнаказанным. Лекарь ей говорил, что на его поимку были брошены все возможные силы, но по здравом размышлении Лисандра решила, что его навряд ли поймают.
Никогда еще спартанка не ощущала подобного бессилия. Жизнь ни разу не воздвигала перед нею таких неодолимых препятствий. С этим не могло сравниться даже ее положение рабыни. Свое рабство она давно превозмогла и попрала, ее гений и мастерство посрамили угнетателей и завоевали зрительскую толпу. Но теперь… С нынешними обстоятельствами она ровным счетом ничего не могла поделать. Нестасен с подельниками скроются от погони и будут жить долго и счастливо, зная, что победили, восторжествовали над ней. Она не сумела им помешать, ничего не смогла противопоставить.
Воительницу принудили к подчинению, и стыд жег ее изнутри, как проглоченная кислота. Чего только она не отдала бы за право опять увидеть перед собой Нестасена, но чтобы на сей раз в руках у нее был меч! Она распустила бы негодяя на ленточки и выкупалась бы в его крови. То, что негодяй до сих пор ходил по земле и радовался жизни, было для нее невыносимым посрамлением и насмешкой.
От безысходности Лисандра пристукнула кулаком по деревянному косяку и тотчас пожалела об этом, ибо простое движение окатило ее волной мучительной боли.
— Ну что? Лучше тебе? — прозвучал в тишине комнаты голос Сорины.
Лисандра внутренне ощетинилась. Они ни разу не разговаривали с того самого момента, как очнулись в лечебнице. Спартанка и далее вполне обошлась бы без задушевных бесед с убийцей Эйрианвен.
— Я поправлюсь, — коротко бросила она.
С гораздо большим удовольствием девушка попросту промолчала бы, но поступить так значило бы опуститься до уровня варварки.
Сорина, морщась, с трудом приподнялась на постели, и Лисандра презрительно скривила губы. Спартанцы чувствовали боль в той же мере, что и прочие смертные, но никогда и ничем не выдавали ее — в особенности врагу. Бывшая жрица нимало не сомневалась в том, что достойно переносила страдания, даже пока валялась без памяти или плавала по волнам дурманного сна.
— Я сожалею о том, что случилось с тобой, — сказала Сорина. — Мужчины, которые так поступают, достойны проклятия перед лицом всего женского рода!
Лисандра отшатнулась, как от удара. У старой суки еще хватало безрассудства выражать ей сочувствие!
Это было прямым оскорблением, и спартанка, чувствуя, что вот-вот потеряет самообладание, ответила:
— Ты бы лучше пожалела о том, что убила Эйрианвен!
— А я и жалею, — проговорила Сорина. — Очень жалею. Я любила ее, словно родную дочь. Но драться с ней не в полную силу я не могла. Дать поблажку значило бы оскорбить Эйрианвен.
Старуха очень здорово изображала искреннее раскаяние, но Лисандра не попалась на удочку. У этой особы не получится снять с себя вину, немного поболтав языком.
— Только избавь меня от своего словоблудия, — прошипела она. — Под самую осень своего никчемного существования ты истребила ту, что воплощала собой чистоту, красоту и добро! Твое тщеславие этого потребовало. Ты отняла у нее жизнь и еще заявляешь, будто по-матерински любила ее? Эта любовь, знаешь ли, велит жизнь отдавать за своего ребенка, а ты ее хладнокровно зарезала. Я-то видела, что она билась против тебя не так, как могла бы.
— Лисандра, ты не знаешь обычая наших племен. — Голос Сорины звучал мягко, почти просительно.
— Хватит уже с меня вашей варварской чепухи! Я не Ата, богиня вины, чтобы исповеди выслушивать! Мое тело изранено, это так, но разум в полном порядке. И вот что я тебе скажу!.. На тебе клеймо смерти, старуха. Настанет день, и я убью тебя за то, что ты натворила!
Ореховые глаза Сорины вспыхнули гневом.
— Самонадеянная сучонка, — зарычала она и, пошатываясь, поднялась на ноги. — Я-то хотела примириться с тобой, чтобы позволить Эйрианвен упокоиться с миром! Ты в ответ плюешь мне в лицо! У меня тоже есть гордость. Она превыше той тупой наглости, которой отмечена твоя душа!
— Гордость? Да чем тебе гордиться-то, убийца родни? — Лисандра употребила то самое прозвище, что некогда примеряла на себя Эйрианвен. — Ты давно выдохлась. Ты знала, как трудно Эйрианвен поднять на тебя руку, и использовала это к своей выгоде! Иначе ты нипочем с ней бы не справилась. Так вот, я бросаю тебе вызов! Клянусь Афиной, моей руки ничто не удержит. Твоя смерть не отяготит мою совесть. Клянусь, ничто не доставит мне большего удовольствия, чем вид твоей крови!
— А кишка не тонка? — осторожно делая шаг вперед, осведомилась Сорина. — Я и прежде тебя в землю вколачивала, когда мы сталкивались в луде. Или, может, ты тогда слишком пьяна была, чтобы запомнить? Я опять это сделаю, можешь не сомневаться. С мечом или без меча…
С Лисандры было довольно.
— Давай, попробуй!
Она рванулась вперед, не помня больше ни о чем, кроме одного — добраться до Сорины, выдавить из нее жизнь!..
Их уже разделяло расстояние, позволяющее нанести удар, но тут сильные руки, протянувшиеся откуда-то сзади, обхватили Лисандру и оттащили назад. Она не могла вывернуться и взглянуть, кто же ее сгреб, забилась, яростно завизжала, но хватка была железная.
Встревоженный ее воплями, в комнату стремительно влетел лекарь, и за ним — Палка и Катувольк.
— Во имя огней Гадеса!.. Что здесь происходит?
— Я убью ее!.. — взвыла Лисандра.
Катувольк проскочил мимо нее и схватил в охапку Сорину, ковылявшую к ненавистнице и выкрикивающую оскорбления самого площадного толка. Лисандра попыталась достать ее хотя бы ногой, но этого не позволил сделать проворный парфянин.
— Уберите ее отсюда! — рявкнул лекарь, и извивающуюся спартанку просто вынесли вон.
— А мы-то шли проведать болящую, — пробурчал Палка.
Лисандра еще пробовала отбиваться, и он прикрикнул:
