завелся… партнер, пафос из тебя так и брызгал, словно масло со сковородки.
– Извини, – вздохнул Уин. – Сам не знаю, что это на меня нашло. На самом деле это я могу тебе рассказать, что иметь дело с людьми мне нравится куда больше, чем с моими соплеменниками… хотя, собственно, именовать так я могу и тех и других. Но большую часть жизни я все- таки провел в том котле, который принято именовать человеческой цивилизацией.
– На самом деле, – серьезно сказал Ханко, – сам черт сломит оба копыта, пытаясь разобрать, чего намешал в это варево. Моей матери, которая и в тридцать могла перетанцевать иную юную красотку, часто намекали на толику эльфовой крови, а среди предков папули наверняка сыщется великан-другой, а то и горный тролль. Ну а скупердяйством он порой мог перещеголять и чистокровного гнома.
– Ты не похож на тролля.
– Угу, мне с детства говорили, что видом я пошел в мать, а от папули мне достались лишь глаза. Зато на непоседливый характер они, должно быть, скинулись, да еще заняли у дедов.
– Интересно, как тебя звали в детстве?
– Не скажу, и не проси, – отрезал Крис. – Давай лучше вновь вернемся к нашей вороненой красотуле… партнер. Не тревожа прах наших общих предков – почему ты не предупредил меня о том, что нам могут попасться ребята с вот такими игрушками?
– Потому что не знал, что они нам могут попасться, – огрызнулся Малыш. – Я что, пророк? Отсюда до Дакоты…
– Три дня на хромом мустанге! – перебил его Ханко. – Помнится, в нашу первую встречу ты признался, что мало знаешь о Пограничье. А я здесь живу уже восьмой год и зарабатываю на бобы с мясом вовсе не мытьем полов в салуне Фредди. Так что давай, выкладывай, какие еще сюрпризы могут встретиться на нашем пути?
– Не знаю.
– Да ну? – нарочито удивленно протянул проводник. – Ты же ближайший подручный мистера Скрипа, члена Совета Старейшин, каждый чих которого вгоняет старину Хренброкла в нервную дрожь.
– И что с того? – запальчиво возразил Малыш. – Крис, неужели ты и впрямь считаешь, что все живущие-под-горой ходят строем из спальной пещеры в забой, а самостоятельно думать начинают лет в сто пятьдесят и то после соответствующего разрешения главы клана? Проклятье, да у нас политические дрязги почище, чем наверху! Я тебе больше скажу – не раз бывало так, что ваши… порой даже войны были лишь отражением наших баталий.
– Никогда не верил в святых, – сказал Крис. – Ни на земле, ни под землей… а если случится чудо и в небесной канцелярии потеряют ключ от шкафа с перечнем моих грехов, то сильно подозреваю, что и рай меня разочарует.
– Почему же… эльфы…
– Ну, партнер, – укоризненно вздохнул Ханко, – как ты сам только что говорил, «неужели ты и впрямь считаешь»? Открой любую древнюю эльфийскую сагу – и что мы там видим?
– Красоту, – мечтательно отозвался Уин, затем с подозрением покосился на своего собеседника и добавил: – Для тех, кто взял на себя труд познать древний язык.
– Вообще-то, на мой взгляд, там куда больше занудства, – заметил проводник. – Хотя, признаюсь, у меня так и не хватило силы воли пнуть себя под зад и освоить квенья. Но дело даже не в этом. Пусть в переводах и пропадает все эта невыразимая гармония «плетеного» стиха, пусть английский язык не в силах передать и десятой доли оттенков всей игры – я имею в виду другое. Предположим, ты возьмешь любую сагу… скажем «Песню о Камнях» и выбросишь из нее все многочасовые монологи терзающихся главных героев, все бесконечные описания красот и особенностей местности, которые с успехом могла бы заменить одна-единственная карта, всю эту высокую патетику – что останется, по-твоему, в итоге?
– Ничего, – твердо сказал гном. – То, что ты перечислил, как раз и составляет саму суть, становую жилу любой из саг. Их смысл. Это все равно что вынуть из живого существа кости и кровь – что останется в итоге?
– Смотря из какого существа, – ехидно возразил Крис. – Скажем, если ты попытаешься проделать подобную операцию над червяком, он этого даже не заметит. Но я имел в виду несколько другое. Тот, у кого хватит терпения и упорства проделать эту операцию, с удивлением обнаружит, что на самом деле знаменитый шедевр – всего лишь история внутриэльфийских дрязг давно минувшей Эпохи. Слегка припорошенная любовными страстями, не спорю. Но опять же – кто сейчас поручится, что принцесса, чье имя стало нарицательным, и впрямь была самой прекрасной девой королевства или все же она затмевала прочих не блеском красоты, а сиянием короны? Изображений-то, вот досада, не сохранилось. А так – кровавая и грязная история, которую потомки заботливо отмыли, отлакировали и выставили на видное место в дворцовом парке.
Малыш задумался. С одной стороны, ему крайне не нравилось то, что говорил его партнер. Несмотря на сказанные им недавно слова о длинноухих зазнайках, в глубине души Уин, как и большинство его соплеменников, испытывал к эльфам чувство, колеблющееся между почтением и благоговением, – оборотная сторона официально декларируемого презрения к «лесным эстетствующим бездельникам», по определению одного из великих подгорных философов. С другой стороны, присущая гномам обстоятельность не позволяла ему с ходу «отшить» нахального большенога, осмелившегося походя пнуть грязным сапогом одну из святынь. Для начала следовало хотя бы вспомнить, точнее, попытаться вспомнить текст «Песни», затем попробовать произвести над ним предложенное Ханко надругательство, вдумчиво проанализировать результат. Проблема… и она заставила полукровку внимательно посмотреть на породившего ее.
– Слушай, партнер, – после долгой паузы произнес Малыш. – Кто ты такой?
– Не понял, – озадаченно отозвался Ханко. – Поясни.
– Я расспрашивал о тебе мистера Хинброкла, – медленно сказал Уин. – Точнее, я присутствовал при том, как его расспрашивал о тебе Крип, но и сам вставил пару важных для меня вопросов.
– О, – приподнял бровь проводник. – Достопочтенный Корнелиус Крип соизволил поинтересоваться моей скромной персоной. Надо же… и что же поведал обо мне старина Хренброкл?
– Интерес Крипа вполне объясним, ибо от успеха или провала нашей миссии зависит очень много. Если пользоваться привычными мне человеческими аналогиями… не скажу, что он поставил на эту карту все – Крип слишком опытен, чтобы складывать все яйца в одну корзину, но игра идет по очень высоким ставкам. И его противники в Совете не упустят шанса, если он им представится.
– Ты хочешь сказать, что они скорее помогут кому-нибудь другому получить наш приз, чем согласятся оставить его в цепких лапках милого дядюшки Корни?
– В одной из ваших священных книг, – сказал Малыш, – есть притча. О том, как одному человеку предложили исполнить любое его желание – но с условием, что его сосед получит вдвое больше. Ты помнишь, каким был его выбор?
– Помню, – улыбнулся Ханко. – К слову сказать, я как раз недавно перечитывал эту книгу и, дойдя до этого эпизода, подумал, что человечеству в тот раз крупно повезло. Окажись на месте этого мелкого завистника какой-нибудь свихнутый альтруист, искренне жаждущий облагодетельствовать всех…
– И что ужасного, по твоему мнению, произошло бы в этом случае?
– Не знаю. Но всякий раз эти попытки оборачивались морем крови. Взгляни хотя бы на историю Французской революции. Какие замечательные слова они писали на своих
