поставил ногу на порог.
Она испугалась, что он её сейчас убьет, сразу же закричала «Помогите! Убивают!» во всю силу свежего горла. Он успел её как следует изметелить, прежде чем наряд милиции, вызванный прохожими к лежащему недвижно Шурику, привлечённый женскими криками – Эгле проснулась, высунулась из своей комнаты и тут же кинулась к окну для голосовой поддержки – скрутил бушующего Рашида.
Шурика к этому времени уже увезла «Скорая помощь». По дороге в больницу он пришёл в себя и, еле ворочая языком, попросил позвонить домой маме и передать, что с ним всё в порядке. Сидевший рядом с ним врач был так растроган сыновним вниманием, что, сдав Шурика в приёмный покой, сразу же позвонил Вере Александровне и сообщил о происшествии.
Телефонный звонок из Склифосовского раздался после полудня. Сообщили, что Шурик получил лицевую травму и уже идёт операция по поводу перелома челюсти, что сегодня приезжать нет смысла, а завтра утром всё можно будет узнать через справочную.
Сначала Вера Александровна пыталась объяснить, что произошла ошибка, что сын её дома и спит спокойным сном. Но Мария, вполуха слушавшая телефонный разговор, толкнула дверь в Шурикову комнату и крикнула:
– Веруся! Шурика нету! Он не спит!
Любопытная деталь: бывало и прежде, что Шурик не приходил ночевать. Обычно он звонил и предупреждал, хотя было несколько случаев, когда он исчезал без предупреждения. Но в это утро Вера ещё не заметила его отсутствия.
Она сидела возле телефона, переваривая сообщение. Мария теребила её за рукав:
– Веруся! Ну что, что случилось? Где Шурик?
– Он попал в больницу, ему сделали операцию на челюсти, – Вера приложила два пальца к подбородку и почувствовала там какое-то онемение.
– Надо ехать в больницу, – решительно заявила Мария.
– Сказали, чтобы мы приезжали завтра.
– Веруся, а нам его завтра отдадут? А он на носилках или сам ходит? Будем его ложечкой кормить? А можно я буду кормить? А морс ему сварим? – засыпала Мария вопросами.
«Как можно так упасть, чтобы сломать челюсть? – размышляла Вера. – Ногу, руку – это понятно, но – челюсть? Нет, нет, они же не говорили, что он упал! Неужели подрался? Ну конечно, подрался!» – и в воображении её рисовалась картина избиения Шурика хулиганами и что-то связанное непременно с защитой женщины или, на худой конец, просто слабого...
Вера прижала к себе Марию, – та ещё клокотала вопросами, но Вера почему-то успокаивалась. Неприятное онемение поднималось от подбородка к верхней челюсти. Вера потёрла щеку. Надо было немного погулять с Мурзиком, сделать уроки и как-то дожить до вечера.
– Завтра я отведу тебя в школу и поеду в больницу. А сегодня вечером сварим морс, – Вера поцеловала Марию в голову, но та дёрнулась и больно ударила Веру по подбородку:
– Ты что, без меня? Без меня в больницу? – взвыла Мария, и Вера улыбнулась, потирая место ушиба.
– Ладно, ладно, вместе поедем! – согласилась она.
Ночь Вера провела бессонную: боль распространялась по всему лицу, болел подбородок, верхняя скула, отдавало в висок.
Наверное, от удара, доставшегося от Мурзика, – предположила Вера. Приняла анальгин, который долго искала в аптечке, где всё было разложено по старой бабушкиной системе, поддерживаемой Шуриком. Долгое рысканье в аптечке ещё более расстроило её. Скользнула мысль: надо послать Шурика в аптеку.
И тут она почти расплакалась: Шурик в больнице, ему плохо, а она так нравственно распалась, не может собраться с силами, держаться бодро и противостоять... Это было что-то из репертуара Елизаветы Ивановны, и Вера поняла, что, вот, настал момент, когда вся ответственность за Шурика и за Мурзика ложится на неё, и она должна взять себя в руки, собраться с силами, держаться бодро и противостоять... На этом месте она расплакалась по-настоящему – половину лица ломило, и даже глаз почти не видел.
Нашёлся анальгин, она выпила сразу две таблетки и заснула.
С утра развели долгие и нелепые сборы. Собрали в пакет зубную щётку и пасту, яблоки, носовые платки и конфеты – всё то, что никак не могло Шурику понадобиться в течение ближайших недель: Шурику поставили на челюсть металлические скрепки, удерживающие челюсть в неподвижности до тех пор, пока она не срастётся. Рот открыть он мог только на размер трубочки для жидкой пищи. Зато забыли взять морс, сваренный с вечера, и тапочки. Впрочем, Шурику дали казённые...
Мария сунула в пакет игрушечного зайца.
В справочной больницы сказали, что ему сделали операцию, что лежит он в травматологии, в послеоперационной палате. В отделение Веру Александровну не пустили. Лечащий врач к ней не вышел. Но передачу приняли. Довольно долго ждали от Шурика записки. Наконец принесли. Он просил прощения за глупое происшествие, в которое вляпался и причинил столько хлопот, шутил, что теперь наказан за глупость долгим постом и молчанием, совсем как монах. Просил принести ему две французские книги, лежащие у него на письменном столе, папку с бумагами, писчую бумагу и несколько шариковых ручек.
Домой приехали к вечеру, страшно усталые. У Марии промокли ноги, у Веры опять разболелась, условно говоря, щека. К ужину Мария вышла заплаканная и сказала, что соскучилась по маме. Сама Вера тоже готова была разрыдаться от полной нескладности жизни. Взять себя в руки, собраться с силами, держаться бодро и противостоять, – повторила она сама себе.
В десять часов позвонила Светлана. Вместо обычного короткого «нет дома», Вера Александровна подробно описала Светлане все перипетии дня, начиная с утреннего звонка.
– Напрасно вы мне сразу же не позвонили, – очень бодро отозвалась Светлана. – У меня есть знакомые в Склифе, я завтра же туда поеду и всё разузнаю.
– Да, это было бы замечательно, – обрадовалась Вера. – Только вот ещё ему надо передать книжки, кое-какие бумаги.
– Я заеду и заберу, об этом не беспокойтесь...
Вера Александровна продиктовала Светлане адрес и долго и путано объясняла, как легко найти их дом с Бутырского вала. Светлана только улыбалась.
Светлана воспарила: настал момент, когда она сможет наконец показать Шурику и его важной матушке, на что она способна.
И ей действительно повезло. Хотя никаких знакомых у неё в Склифе не было, – да и на что они нужны, когда операция уже была позади, – на следующее утро, представившись родственницей, она переговорила с Шуриковым хирургом, который показал ей рентгеновский снимок, объяснил, какая именно операция была произведена и каковы перспективы.
– По этой травме мы могли бы быстро выписать его домой, а через шесть-восемь недель сделать повторную операцию, она несложная. Но у него ещё сотрясение мозга, поэтому пусть полежит, – сказал хирург.
Затем Светлана зашла в палату, где среди перебинтованных и загипсованных мужиков с трудом узнала Шурика. Он лежал на спине, весь в трубках: одна изо рта, две из носу, и чёрные синяки под глазами. Картина дополнялась уткой, стоявшей у него на одеяле.
– Боже мой! Кто же тебя так отделал? – воскликнула риторически Светлана.
Но разговаривать Шурик не мог, покрутил пальцами, и она вытащила блокнот и ручку.
Дальнейшие переговоры велись исключительно в письменном виде. Шурик горячо благодарил её за то, что она пришла. Просил, насколько возможно, отодвинуть посещение мамы. Написал, что его какой-то сумасшедший казах или монгол с кем-то спутал и чуть не убил.
Светлана вынесла утку в уборную, перестелила постель, нашла дежурную сестру и дала ей совершенно правильную сумму денег: не мало и не много – чтоб заходила и проверяла, всё ли в порядке. Потом вышла в магазин, купила кефиру, два треугольных пакета сливок и минеральной воды, вернулась в палату. Когда она уже выходила, в палату вошёл милиционер в белом халате поверх формы.
К Шурику. По поводу вчерашнего избиения. Милиционер задавал Шурику интересные вопросы: знает ли он Джамилю Халилову и какие у него с ней отношения...
