Учитель встал и, к удивлению Антуана, который, высунувшись из-под кровати, мог видеть его, принялся делать руками какие-то странные знаки, словно крестился, но по-иному, нежели это делалось в церкви. Закончив непонятные манипуляции, Сантен лег в постель, тяжело вздохнул и, поворочавшись некоторое время, заснул. Антуан дождался, пока дыхание учителя выровняется, и лишь тогда вылез из своего укрытия и тихо вышел из комнаты.
Украденная книга оказалась совсем не о масонстве, но все равно стала для маленького Антуана открытием. Мальчик прочитал книгу в ту же ночь, многого он не понял, особенно некоторые слова, явно из лексикона взрослых, но то, что он понял, глубоко запало ему в душу. Закончив чтение, маленький Антуан не смог заснуть до самого утра, лежа в кровати и, уставившись в сводчатый потолок своей спальни, размышляя о прочитанном. Оказывается, то, что его отец, маркиз де Ланж, да и сам Антуан испытывали явное удовольствие при виде мучений людей, являлось не адским наваждением, как говорил с алтаря священник, а вполне обычным делом, как это утверждал де Сад. Еще Антуану очень понравилась мысль о том, что чем выше социальное положение человека, тем утонченнее его удовольствия.
«А ведь де Сад тоже маркиз, как и папа, – подумал Антуан, в очередной раз разглядывая титульный лист. – И я когда-нибудь буду маркизом».
И мальчик сделал вывод, который напрашивался с его рождения: все наклонности организма и характера Антуана являются не врожденными пороками или достоинствами, а отметиной свыше, благословенным прикосновением, отметившим высокородного вундеркинда.
На следующий день, а это было воскресенье, Жорж повез сына в город посмотреть на очередную казнь.
– Это будет чрезвычайно интересное зрелище, – сообщил он по дороге Антуану. – Такой казни ты еще никогда не видел.
В последнее время отец старался завоевать благорасположение сына, впрочем, как и все, кто хоть немного общался с ним.
Когда карета с интендантом и его сыном в сопровождении конной охраны под предводительством Люки Мясника въехала на главную площадь, любопытный Антуан высунулся из окна и окинул взором эшафот, вокруг которого уже собралась публика. Новый эшафот мрачно поблескивал свежестругаными досками, их даже не успели покрасить, так как маркиз очень торопился, ведь казней не было уже целый месяц. Эшафот представлял собой помост, на котором стоял высокий отскобленный столб с перекладиной и свисающей веревкой.
– Повешение я уже видел, – заявил Антуан, разочарованно отодвигаясь от окна.
– Это не повешение, – загадочно сказал де Ланж и на вопросительный взгляд сына добавил: – Увидишь.
К карете уже подбежал судейский чиновник и подобострастно открыл дверцу, кланяясь интенданту провинции Бордо. Публика на минуту замерла, разговоры смолкли, и все взоры обратились на маркиза. Жорж снова был элегантен и одет по последней версальской моде в белый с золотыми оторочками камзол, канареечного цвета жилет, желтые чулки и сделанные из нежнейшей кожи туфли с золочеными пряжками. На голове маркиза красовалась огромная белая шляпа с лебяжьими перьями. Выйдя из кареты, де Ланж остановился, грациозно оперевшись на черную трость с большим костяным набалдашником. Такой тростью, сделанной из крепкого дуба и проморенной в специальном растворе до состояния твердости хорошего железа, было удобно бить противников по головам, что, собственно говоря, маркиз и проделывал.
Следом за отцом из кареты вышел маленький Антуан, вызвав в публике вздох восхищения. Ребенок был чрезвычайно красив, просто невозможно было оторвать взор от его очаровательной физиономии, загадочно улыбавшейся. Впрочем, улыбка эта была лишь ожиданием сюрприза, обещанного отцом, а отнюдь не доброжелательным настроением, за которое публика ее принимала.
Когда маркиз с сыном уселись на приготовленные для них места в первом ряду рядом с неизменно присутствовавшими на всех казнях судьей и епископом, судейский чиновник в огромном белом парике, видимо доставшемся ему еще от дедушки, в ожидании посмотрел на интенданта. Де Ланж кивнул головой, как было уже заведено, разрешая начинать. Чиновник поправил парик и кивнул в свою очередь начальнику стражи.
К эшафоту подвели приговоренного. Им оказался молодой человек лет тридцати с удивительно неприятным лицом. В лице его, казалось бы, не имелось никаких видимых изъянов, какие обычно бывали у закоренелых преступников, согласно классификации новейших исследований физиономической науки. И все-таки люди, вглядевшись в него, в смятении отворачивались, избегая встречаться взглядами.
Судейский чиновник зачитал приговор суда. Оказалось, что этот человек, семнадцати лет от роду, носил имя Альфонс Мерлен и был сыном почтенного Жана Мерлена, директора местной школы, человека, всем сердцем любившего детей. Именно эта любовь и сгубила директора. Однажды зимой он подобрал на улице маленького бродяжку, привел его домой, обогрел, накормил и уложил спать. Директор никогда не был женат, поэтому у него не было собственных детей, которых ему очень хотелось иметь. Решив, что в лице бродяжки он получил подарок судьбы, Жан Мерлен усыновил мальчика. Альфонс получил прекрасное образование, ведь отец постоянно занимался с ним, серьезно расширив принятое в школах Франции обучение. Когда же Альфонс достиг возраста полового созревания, у него вместе с половыми признаками стали проявляться и врожденные склонности, до этого тихо дремавшие. Альфонс таскал у отчима деньги и гулял с такими же, как он, шалопаями-приятелями в кабаках, затевал потасовки, ходил к проституткам. За ним числилось несколько мелких краж, а также подозрение в совершении изнасилования и убийства четырнадцатилетней девочки. Правда, за последнее из перечисленных злодеяний был казнен признавшийся во время допроса с применением пыток местный дурачок и бродяга Пепе, однако же многие искоса поглядывали на Альфонса, предполагая его прямую причастность к преступлению, хоть и не доказанную. И вот теперь наказание неотвратимо настигло шалопая. Отчим, как-то рано вернувшись домой из школы, застал приемного сына и двух его приятелей за пьяной оргией в компании сомнительных девиц. Рассердившись, Жан Мерлен разогнал молодежь, после чего потребовал у Альфонса прекратить вести себя таким непотребным образом. Альфонс же, находясь в сильном подпитии, недолго думая, избил отчима, причем продолжал пинать его даже после того, как старенький директор школы упал на пол. На крик прибежали соседи, которые оттащили Альфонса от Мерлена и передали его в руки подоспевшим жандармам. Директор же, проболев неделю, скончался.
Когда судейский чиновник, стоя на эшафоте, огласил состав преступления Альфонса Мерлена, публика возмущенно заулюлюкала. Подобная неблагодарность никогда не вызывала у людей сочувствия.
– Жан Альфонс Мерлен приговаривается главным уголовным судом провинции Бордо к повешению! – торжественным тоном объявил чиновник, захлопнул потертую папку с приговором и еще раз поправил парик.
Однако же, объявив приговор, он не собирался покидать эшафот. Вышедший ему на смену палач тоже не торопился ставить табурет, а вместо этого указал двум своим молодым помощникам на приговоренного.
