на полке камина – все это напоминало ему о счастливом детстве, проведенном здесь. Верный Филипп, приволакивая ногу, вошел следом за Антуаном и остановился перед ним на почтительном расстоянии, слегка согнувшись и ссутулившись, как человек, привыкший, что его безо всякой причины могут ударить более сильные и молодые, каковыми обычно являются тюремщики. Антуан скинул с кресла чехол и сел, предложив повару занять кресло напротив.
– Расскажи, Филипп, что с тобой произошло, – мягким тоном потребовал юный маркиз де Ланж.
Повар, сидя на краешке хозяйского кресла, скорбно пожал плечами, вспоминая, что с ним произошло за годы революции и террора, охвативших Францию и закончившихся совсем недавно.
– Я, как обычно, отправился продавать муку в Бордо, на городской рынок, а там уже ждали гвардейцы. Они сразу арестовали меня, отобрали телегу, лошадь и мешки и отвели в тюрьму. Там я просидел до вечера, а вечером меня повели на первый допрос. – Голос старика Филиппа задрожал, но он взял себя в руки и продолжил свой рассказ: – Допрашивал в первый раз сам Одноглазый Марат. Он был тогда комиссаром. Марат требовал, чтобы я написал донос на госпожу маркизу, что она была австрийской шпионкой и пособницей роялистов, готовивших побег королю. Он хотел отправить донос в Париж и получить разрешение приговорить госпожу маркизу к казни. Тогда еще не было террора, все старались делать по суду, а не как Робеспьер потом делал. Но я отказался писать. Я так любил госпожу маркизу, она всегда была добра к нам. – Тут Филипп не выдержал и заплакал.
Вошедший в зал Ежевика с охапкой дров в руках в нерешительности остановился, увидев, что юный маркиз сидит и внимательно смотрит на плачущего старика в дурацком поварском колпаке. Ежевика не признал в нем всеми уважаемого в прошлом повара Филиппа. Зато он помнил, как Антуан еще ребенком так же внимательно смотрел, когда его отец, Жорж де Ланж, и Люка пытали напавшую на них банду корсиканских контрабандистов. Антуан жестом указал Ежевике на камин.
Вид пламени и тепло, идущее от камина, немного успокоили Филиппа.
– Меня били. Долго били. Пытали. А потом Марат во время допроса со всей силы вонзил мне в икру саблю и отрубил ее по самую кость.
В подтверждение слов Филипп завернул штанину и показал маркизу свою ногу, обезображенную ужасным шрамом ниже колена. В этот момент в зал вошел Люка Мясник, внося большой сундук, в котором были перевезены самые необходимые из предметов быта и роскоши.
– Ого! – воскликнул он, бесцеремонно подойдя и разглядывая шрам. – Похоже, тебя тоже Марат-Иуда заклеймил.
Филипп смущенно спрятал ногу под штанину.
– Да уж, заклеймил, – сказал он. – Потом, когда казнили Робеспьера и стали разгонять коммуну, нас всех выпустили из тюрьмы. Я конечно же отправился сюда, в замок. Охраняю здесь все. Народ после террора дикий стал, кровожадный. Поэтому я собрал по всей округе бродячих собак и держу их при замке для порядка. Самых крупных и злых подбирал, – не без гордости сказал Филипп.
– Как же ты их приручил? – спросил Мясник, с уважением поглядывая на рассказчика и вставляя в канделябры и подсвечники привезенные из города свечи.
– Я ведь повар, – ответил Филипп. – От меня всегда пахнет едой. Даже после тюрьмы. И собаки это чуют.
Зал озарился благородным светом множества восковых свечей. Мясник и Ежевика по приказу Антуана скинули с мебели чехлы, и в зале стало казаться намного уютнее.
– А где сейчас Одноглазый Марат? – спросил повара юный маркиз.
– Скрывается. Его приговорили к обезглавливанию за то, что он поддерживал террор и Робеспьера. Но Марату удалось бежать из-под стражи. Где он сейчас – никто не знает, – констатировал Филипп.
Неожиданно собаки за окнами яростно залаяли. Ежевика испуганно отпрянул от окон, Люка же, наоборот, схватившись за пистолеты, приник лицом к одному из окон, тревожно высматривая, что могло потревожить стаю сторожей.
– Это, наверное, Нуаре пришел, – предположил повар.
И верно, вскоре он вернулся в сопровождении знаменитого бордоского охотника за трюфелями.
Старина Франсуа Нуаре, уже не ожидавший увидеть маленького господина, был глубоко тронут искренней радостью Антуана, которому с поразительным постоянством снились во время парижского длительного погребения их совместные прогулки по грибы. Юного маркиза де Ланжа поразило, что Франсуа Нуаре внешне ничуть не изменился, оставаясь все таким же добродушным старичком-рантье с округлым брюшком под вечным вязаным жилетом и здоровым румянцем во всю щеку.
– Это, мсье Антуан, от долгих прогулок на свежем воздухе и полного спокойствия в уединенном проживании, – ответил охотник за трюфелями на просьбу Антуана раскрыть секрет его здоровья. – Я ведь за всю свою жизнь ни разу не женился.
– Так вы хотите сказать, мой милейший дядюшка Франсуа, что ни разу не любили? – удивленно спросил юный маркиз.
– Ни разу! – гордо ответил Нуаре. – Женщины вводят вас в волнение, а волнение, как известно, главная причина старения.
Филипп внес на красивом подносе изящный кофейник с чашками. От кофейника шел одуряющий аромат только что сваренного кофе. Теперь, когда Антуан был сказочно богат, как бывают богаты лишь герои сказок «Тысячи и одной ночи», находившиеся на самом низу социальной лестницы и нищенствовавшие, но вмиг по желанию джинна из медной лампы обогатившиеся, получившие в дар мешки с золотом и прекраснейших женщин, юный маркиз всюду старался окружать себя красивыми вещами. Люка, вместе с Ежевикой внесший в зал огромный сундук, вынимал и вынимал из него множество вещей, так или иначе служивших эталоном изящного в повседневном. Нежнейшие и тончайшие полотенца, набор для умывания с серебряным кувшином, письменные приборы в шкатулке, инкрустированной драгоценными камнями, – вот неполный перечень. И конечно же кофейник с чашками, из которых Антуан и Франсуа Нуаре с наслаждением пили кофе, были предъявлены миру из того же сундука.
– Но волнений в жизни не всегда удается избежать, – неожиданно пожаловался охотник за трюфелями. – Помните моих собачек? Тех, которые обучены вынюхивать трюфели? Так вот, год назад приехал ко мне Одноглазый Валет, который стал называться ныне Одноглазым Маратом, Другом народа, и потребовал, чтобы я снес тот самый амбар, что я сдавал вашему папеньке, маркизу де Ланжу, под хранение
