Члены клуба согласно закивали головами, в нетерпении ожидая, чем же закончится импровизированное судилище или, скорее, игра в суд.
– Обе стороны, и защита и обвинение, выступили блестяще. – При этих моих словах Джимбо и Малыш Саймон с учтивыми улыбками поклонились друг другу, выражая удивительное для судебных баталий взаимное уважение. – Однако защита была достаточно убедительна, чтобы мы прислушались к ее доводам.
Вы бы видели, как от этих слов ожил и встрепенулся наш пленник. Еще мгновение назад его голова безвольно висела, поддерживаемая худыми грязными руками, и вот он уже озирается кругом, словно цыпленок, с такой же худой, как у него, шеей и с такими же птичьими правами в нашем клубе. Щеки жертвы порозовели, хотя до этого он поражал окружающих почти мертвенной бледностью. Глаза заблестели, наполнившись слезами благодарности.
Все сказанное мною было сказано с умыслом. Мне хотелось подольше помучить жертву, бросая ее из крайности в крайность и доводя тем самым до исступления. Мучения, отражавшиеся на лице пленника, возбуждали меня, пусть и не с такой силой, как это было от зрелища задыхавшегося врага или же от ласк кузины Долли, но все-таки действовали весьма приятно, напоминая мне возбуждение, испытываемое на уроках алгебры.
– Я, полноправный судья, признаю доводы защиты убедительными, – продолжал я. – Смертная казнь в отношении подозреваемого отменяется!
Тут сэр Джордж Мюррей-младший театральным жестом вскинул руку и застонал, всем своим видом изображая оскорбленное правосудие. Пленник вскочил со скамьи и с радостным возгласом кинулся было в мою сторону, дабы обнять с благодарностью своего освободителя, однако двое членов клуба, игравших в команде по регби и бывших весьма крепкими юношами, ухватили его за плечи и насильно усадили обратно.
– Я еще не закончил, – строгим тоном сказал я.
– Конечно, конечно, – закивал головой итонец, изобразив на лице понимание.
– Однако последний из указанных обвинителем пунктов слишком тяжел, чтобы оставить его без внимания.
Вы бы видели, как вздрогнул пленник. Казалось, что он аж подскочил на пару футов. Его радостное выражение лица сменилось сначала недоумением, а затем испугом.
– Но, ваша честь, – мягко положив ему руку на плечо, сказал Малыш Саймон, – это ведь не такое уж и страшное преступление – выдавать себя за кого-то другого. Пол моего подсудимого может поменяться. Ведь так? – с участием обратился он к жертве.
Тот часто закивал головой. К нему тотчас же подскочил Джордж.
– А ну признайся, скотина, – заорал он в самое лицо несчастному, обрызгивая его слюной, – что ты – баба!
Несчастный пленник отшатнулся от ужасного монстра, коим ему, без сомнения, казался Джимбо, и пискнул:
– Как вам будет угодно, сэр.
– Оглашаю решение суда! – торжественно объявил я. – Подсудимый, без сомнения, является виновным в том, что выдавал себя за другого, пытаясь ввести честных джентльменов, присутствующих здесь, в заблуждение. Так как подсудимый сам признался в преступлении, то наказание, выносимое решением суда присяжных, будет нестрогим.
Пленник, задерживавший во время моей речи дыхание, с шумом его выдохнул и облегченно обвел взглядом комнату и членов нашего достойного клуба.
– Каково же ваше решение, ваша честь? – чуть не хором спросили меня обвинитель и защитник.
– Наказание розгами! Сорок ударов!
Члены клуба вскочили, громко аплодируя моему решению и столь блестяще завершенному суду.
– Нет-нет, не надо, – взмолился плачущий пленник, но двое членов, те самые, которые играли со мной в команде, подхватили его за руки и кинули лицом вниз на скамью.
Несчастный итонец сильно ударился о сиденье и застонал. Малыш Саймон тотчас подскочил к нему и ловко связал под сиденьем руки. Затем он так же ловко связал заранее приготовленной веревкой ноги несчастного таким образом, что тот не мог уже пошевелиться, а лишь только плакал и стенал, моля нас о пощаде, но его никто не слушал. Джимбо смотал из своего большого и не слишком чистого носового платка кляп, который засунул в рот пленнику, после чего осторожно стянул с него штаны.
Столпившимся вокруг членам клуба открылись белоснежные ягодицы.
– Настоящая женская попа, – с видом знатока заявил сэр Джордж Мюррей-младший.
Ко мне подошел Малыш Саймон, неся на руках, словно шпаги, несколько розг. Я принялся тщательно выбирать ту, которой буду наказывать несчастного, изредка бросая в его сторону косые взгляды. Пленник затих, со страхом ожидая начала порки, и, дрожа всем телом, следил, как я со свистом рассекал воздух розгой, как гнул ее в руках, проверяя гибкость и одновременно прочность лозы. Наконец, выбрав подходящую, я неторопливо подошел, примерился и с силой опустил розгу на белые ягодицы, тут же обагрившиеся кровью. Пленник взвыл от резкой боли и невыносимого унижения. Члены клуба разом выдохнули, следя за каждым моим движением.
Люди любят смотреть на мучения других. Хотя никто никогда не признается в этом, однако каждый из нас, знакомый с грамотой, хоть раз да заглядывал в запретные издания работ де Сада, млея от возбуждения. И я, стоя рядом с остальными членами клуба, тоже млел, втайне радуясь, что придумал такое замечательное развлечение.
Вечером того же дня Джимбо зашел ко мне. Я валялся на кровати и заново переживал то, что произошло сегодня в клубе.
Поинтересовавшись, не занят ли я чем-нибудь важным, Джимбо уселся в кресло и закурил сигару. Я поигрывал в воздухе тростью, ожидая, что же скажет мой приятель. Тот долгое время хранил молчание и,
