слухам, весьма недурной наружности, на которую-то и клюют незадачливые путешественники. Правда, красивая наружность не мешает Графье посылать родственникам похищенных части их тела в доказательство серьезности своих намерений в случае невыполнения требований. Итальянские власти уже несколько лет пытались поймать опасную разбойницу, но, как видно, пока что без особого толку.
– Тогда мы отправим наши требования твоему адвокату. Ведь у англичан всегда имеется адвокат, – с уверенностью в голосе сказала Графья. – А чтобы они осознали срочную необходимость твоего освобождения, Пабло отрежет тебе ухо.
Гондольер кивнул головой и достал из-за пазухи небольшой нож с чрезвычайно узким, резко загнутым лезвием, называемый гарпией. Таким ножом сложно сразу убить человека, однако же им удобно калечить, так как загнутое лезвие легко впивается в кожу и разрезает его, чуть ли не вырывая внутренности.
Медлить дальше было опасно. Я вскочил на ноги, одним махом скинув веревки. От неожиданности разбойники застыли на месте. На стоявшем рядом со мной столе лежала половина хлебного каравая, такого старого, что им можно было колоть орехи. Недолго думая, я схватил в руку каравай и, почти не целясь, метнул его в голову главаря, первым опомнившегося от моего неожиданного освобождения и уже начавшего целиться из пистолета. Каравай, с шумом рассекши воздух, ударил прямо в лицо похитителю. Тот охнул и без чувств упал на пол. Из его виска тотчас потекла темная вязкая кровь. Видимо, я пробил ему голову, так как он больше уже не очнулся. Таким образом, мое увлечение регби спасло мне жизнь.
Пабло, второй разбойник, бывший гондольером, тоже опомнился и бросился на меня с ножом в руках. Я выхватил из трости саблю и помахал ею перед самым его носом. Подобное было для разбойника полнейшей неожиданностью. Теперь перед ним стоял не безоружный и глупый иностранный путешественник, столь легко попавшийся в сети, а хорошо вооруженный джентльмен, только что убивший главаря банды.
Битва была недолгой. Легко отбив слабую атаку ножом, я сделал молниеносный выпад именно так, как учил в университете учитель фехтования, и пробил подлое сердце разбойника. Удар был столь точен и быстр, что на грязно-белую рубашку Пабло вытекла лишь маленькая капелька крови.
Едва разбойник упал, как я повернулся к стоявшей в углу Коломбине. Та сжимала в руках пистолет и целилась в меня. До этого момента выстрелить в меня мешал загораживающий мою фигуру Пабло, но теперь между нами никого не было. Я нарочито медленно стряхнул с лезвия кровь и, глядя прямо в глаза женщине, стал наступать на нее. Коломбина зажмурилась и нажала на курок. Это был самый захватывающий момент битвы, ведь я не знал наверняка, выпал ли кусок свинца, заменявший пулю, из упавшего со стуком на пол старинного пистолета или нет. Мог быть еще сбой слабого бойка, столь характерный для подобного раритетного оружия, а также порча кремния. В общем, пистолет не выстрелил. Коломбина испуганно уставилась на пистолет, затем на меня, неторопливо приближавшегося к ней, и снова выстрелила. Вновь неудача.
– Так что вы говорили, графиня, по поводу отрезания уха? – спросил я и взмахнул саблей.
Видимо, в первую секунду знаменитая разбойница ничего не почувствовала, лишь увидев упавшее на пол собственное ухо, столь ловко отсеченное мной, она завизжала и выскочила из комнаты. Я подождал какое-то время, затем подцепил кончиком сабли отрезанное ухо и двинулся следом. Выйдя из комнаты, я пошел по длинному узкому коридору, заглядывая поочередно в многочисленные комнаты, что шли по правую его сторону, хотя кровавый след из множества капель на полу ясно указывал, что жертва спряталась в самой дальней из них. Осторожность не помешает, ведь такая хитрая бестия, которую столь долго не могли поймать итальянские власти, могла воспользоваться уловкой и ввести меня в заблуждение.
«Хищник идет, прячьтесь, звери», – напевал я про себя строку из стихотворения моего соотечественника.
– Коломбина, ты где? – тихо воскликнул я, остановившись перед последней дверью, за которой скрывалась разбойница. – Твой Арлекин жаждет встречи с тобой.
Я затаил дыхание и прислушался. После долгой тишины, так тревожащей душу, натянутые до предела женские нервы не выдержали, и мнимая графиня, всхлипнув, заскулила, точно сука, загнанная в угол злобным мясником, у которого она порывалась стащить со стола кровяную колбасу. Стон прошел через мое тело, точно электрический разряд, продемонстрированный мне во время одной из лекций в университете, заставив сердце разогнать по телу кровь и разбудить воображение. Решительным жестом я выбил ногой дверь последней комнаты, за которой скрывалась жертва, и вошел в полумрак открывшейся бреши. Женщина, действительно в этот момент похожая на загнанную суку, взвизгнула и вжалась в угол комнаты.
Сначала я изнасиловал Коломбину, применив к ней все известные мне способы соития, истинное количество которых, к моему глубочайшему огорчению, в то время я еще не знал и пользовался тем немногочисленным, что имел в запасе. Изнасилование несчастной, запуганной и истекающей кровью, прямо на пыльном полу в полутемной комнате незнакомого города незнакомой страны так возбуждало меня, особенно ощущением безграничной власти над жертвой, что я никак не мог остановиться. Но и обессилев физически, я не обессилел морально. Едва встав с Коломбины, я поднес саблю к ее лицу. Измученная до крайности женщина тупо уставилась на некий предмет висевший на кончике сабли.
– Ешь, – негромко приказал ей я Догадавшись, что перед ней ее же собственное ухо, знаменитая разбойница наводившая ужас на несчастных путешественников, жалобно заплакала. Я подошел к окну и распахнул ставни, чтобы лучше видеть наказание. Ночной воздух проник в комнату, обдавая приятной прохладой.
– Ешь, – повторил я.
Мнимая графиня взяла в рот ухо и принялась с хрустом жевать его. И в этот же самый миг венецианский карнавал достиг своей кульминации. Внезапно раздался громкий хлопок, и в небе раскрылся многоцветный, ослепительный фейерверк. Все мое тело всколыхнулось, я метнулся к несчастной жертве, поднял ее на ноги и начал пребольно колоть кончиком сабли Коломбина, путаясь в разорванном платье бегала от меня по комнате, но сабля неизменно настигала ее восхитительное тело оставляя на нем новые шрамы. Лишь когда женщина упала, не в силах пошевелиться от наступившего болевого шока, я со всего маху полоснул по ней всем лезвием затем для верности ткнул острием прямо в сердце и только после этого с чувством выполненного долга вышел из дому. К дверной ручке была привязана гондола та самая, на которой я катался. Я встал подобно местным гондольерам, за весло и медленно греб, наслаждаясь прелестями архитектуры, ночных видов, фейерверка и освежающим морским бризом. Да, определенно в этом путешествии было нечто восхитительное. Именно в те минуты передо мной впервые открылись просторы выбранного мною пути.
Если в начале своего путешествия я был крайне разочарован тем, что мне пришлось испытать в Париже, и даже хотел было вернуться домой, в Англию, то после посещения Венеции во время карнавала и небольшого, приятного во всех отношениях приключения, случившегося там со мной, я в корне изменил мнение и, оставив мысли о возвращении, пустился вновь навстречу неизведанному. Путь мой лежал через Средиземное море в сторону юга и засушливой Аравии. Прибыв в Египет, эту колыбель человеческой мысли на Земле, я был поражен тем, как разнообразна жизнь. Еще совсем недавно меня окружала
