усадьбы очень маленькие. Железнодорожная ветка узкоколейная, дороги во многих местах такие узкие, что два автомобиля могут разъехаться с трудом, при этом все дороги причудливо извиваются по узким горным перевалам. Надо отдать должное нашей дорожной службе, которая успевала каждый день восстанавливать дороги после бомбежек, чтобы не нарушалось сообщение. На рассвете, подъезжая к Ондалснесу,[20] мы увидели красное пожарище. По обе стороны улицы горели дома, закопченные до черноты солдаты и гражданские люди старались обрушить стены горевших домов, чтобы они не завалили дорогу.
Царила весна, мы мчались в сторону фиорда, который издали казался шелковистым пятном голубоватого цвета, в нем отражались красные отблески заката и одновременно первые бледно-розовые всполохи восхода. По склонам гор всюду бежали ручьи, лужайки уже зеленели, многие солдаты прикололи к своим кителям фиалки. Вдоль всего побережья то здесь, то там проглядывали первые весенние цветы.
В следующей усадьбе, у самого моря, где мы остановились на несколько дней, хозяин пахал землю. Немецкие самолеты летали и над его усадьбой, но серые и белые клубы дыма на фоне голубого неба над горами свидетельствовали о том, что противовоздушная оборона Ондалснеса еще не сдавалась. То и дело шальной снаряд пролетал в воздухе над нашими головами, и тогда мы просто бросались пластом на землю, но, слава богу, снаряды по большей части падали в море, не задевая усадьбу. А жители Ланг-фиорда не обращали на стрельбу никакого внимания и продолжали свою работу в усадьбе или на фиорде.
Маленькая девочка, жительница Ондалснеса, спросила нас: «А вам удалось спасти какие-нибудь свои стулья или кровати?» Дом этой девочки полностью сгорел, родителям не удалось спасти ничего, кроме собственной жизни. Ее отец с юмором заметил: «Да, тяжко быть стекольщиком в разбомбленном городе: клиенты разорвут на части».
Вечером пришло сообщение о том, что англичане потерпели поражение в битве за южную Норвегию. Они вынуждены на своих кораблях покинуть Ондалснес, и немцы вот-вот будут в Румсдалене. Нам надо было бежать дальше.
Владелец усадьбы и его жена, у которых мы гостили в течение четырех дней, изо всех сил старались сделать хоть что-то для нас, они пожелали нам счастливого пути, хозяин пожал нам руки: «Ну что ж, увидимся еще когда-нибудь». Его жена с плачем обняла нас. Норвежским крестьянкам отнюдь не свойственно выставлять напоказ свои чувства, и те слезы, которые она не смогла сдержать, были свидетельством того, что к нам в Норвегию пришла настоящая беда.
Мы стояли на маленькой пристани, ожидая шхуну, на которой мы вместе с военно-медицинской службой должны были отправиться в Молде. Над фиордом клубился черный дым, мы поняли, что он поднимается над городом, куда мы намеревались плыть, и ветер разносит его по фиорду. Этот город был разбомблен и отчасти сожжен. Мы знали об этом, хотя давно не видели свежих газет. Бой еще продолжался, наступил вечер, светлый и тихий. Где-то наверху рвались снаряды, осколки разлетались маленькими светящимися звездочками. Время от времени появлялась звезда, которая приближалась к нам и на наших глазах становилась все больше и больше, а потом вдруг загоралась ярким пламенем и падала вниз: это был сбитый самолет. «Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию», — произнес один из солдат. Я одновременно с ним вспомнила то же место в Священном Писании.
Уже наступила полночь, когда мы отправились в путь. Берег был окутан тьмой и тишиной. Наша шхуна осторожно плыла под прикрытием берега с нависшими скалами, фиорд лежал перед нами, гладкий и сверкающий, в нем отражались темный берег и светлые горы, а над нами мерцала планета Венера, казавшаяся такой большой и яркой на фоне прозрачного зеленоватого неба.
В больнице, куда мы прибыли, нас встретили люди, которые накормили нас и на следующее утро помогли найти автомобиль. Проехав через сожженный Молде, через гору, где еще продолжалась зима, а потом вдоль берега, мы прибыли в Бюд.[21]
Это и была самая оконечность Румсдалена. Здесь ландшафт Норвегии переходит в плоскую равнину из гранита, в поросшие вереском холмы, а также в бурые болота, постепенно спускающиеся в Северное море, которое даже в самую спокойную погоду бьется пенистыми волнами о прибрежные скалы. Весна пришла и в эти места; идя по тропинкам среди зарослей вереска, мы то и дело поднимали золотистую пыль, касаясь сережек карликовых ив. В тихой бухте среди скал парами, рядышком, плавали гаги, коричневая самка и черно-белый самец, здесь же были чайки, крачки, а также морские ласточки с красными лапками, которые обихаживали свои прошлогодние гнезда. В бухте Хустадвикен мы поднялись на борт одной из двух шхун, которые должны были отплыть на север. На ней было много военных, а также большое количество амуниции и несколько пушек, — все, что удалось спасти нашим солдатам, когда наши полки были вынуждены отступить из южной Норвегии. Наши бойцы отправлялись теперь сражаться за северную Норвегию, которая еще оставалась свободной.
Наша шхуна имела всего шесть спальных мест, пассажиров же было 36 человек. Среди нас были и беженцы из Германии, и один известный журналист, из крайних радикалов, который сейчас лежал разбитый ревматизмом и страдал от ишиаса. Его сын и дочь дежурили около больного отца, окружая его нежной заботой, как два ангела-хранителя, в то время как его жена добровольно взяла на себя обязанности буфетчицы. Остальную часть пассажиров составляли солдаты.
Мы плыли ночами, а днем прятались в бухтах между маленькими островками. Все дни море было спокойным, почти зеркальным. Каждую ночь мы видели на его поверхности красноватые отблески заката, который незаметно переходил в рассвет. Мне казалось, что каждый час, каждую минуту, каждое мгновение, которые мы не спали, мы все думали об одном: вот она, наша страна, Норвегия, такая прекрасная, что даже невозможно поверить в реальность этой красоты. Дикая, суровая, с ее горными грядами, поднимающимися прямо из морских глубин, с горными пиками, устремленными в небо; страна, почти сплошь покрытая снегом, лишь с небольшими, кое-где встречающимися полосками земли у подножья горных склонов, где места хватает лишь для одной, ну может быть, для двух-трех, крестьянских усадеб. Кроме нас, никто не боролся за обустройство этой страны, и все здесь является нашим, только нашим.
Один из солдат, очень славный парень, предложил мне свой спальный мешок и потом каждый вечер приносил его мне, даже помогал забраться в него, буквально запихивая туда меня. Конечно, мне было жестко, но в то же время удивительно спать на палубе на свежем воздухе. Утром я выползала из мешка, и тогда этот солдат брал его себе, влезал в него и спал в течение нескольких часов. Для разбитого ревматизмом журналиста тоже устроили ложе на палубе, ему, конечно, было тяжелее, нежели другим. Но он не позволял себе жаловаться, и его неизменно блистательный юмор помогал сохранять хорошее настроение всем нам, находящимся на борту шхуны.
Немецкие самолеты часто пролетали над нами на всем нашем пути на север. К счастью, они не замечали нас, они летели в сторону Нарвика и Будё.[22] Но в тот момент, когда мы уже входили в устье Тронхейм-фиорда, зрелище происходящего захватило нас. Мы слышали о том, что немцам удалось захватить несколько рыболовецких шхун и они уже патрулируют здешний фарватер. Так что мы долгое время держались подальше от него, и только ранним утром зашли в самую отдаленную гавань рядом с маяком.
И тут мы заметили черную шхуну, которая была во много раз больше, чем обе наши вместе взятые, она пересекала водное пространство по направлению к нашей гавани. Потом она исчезла, а через час появилась вновь и продолжила движение в нашу сторону. Она бросила якорь рядом с нами. На ее палубе было много молодых мужчин, которые молча, с недоумением, смотрели на нас. Это были норвежцы, но они могли оказаться коллаборационистами. В конце концов, оказалось, что это солдаты — в основном матросы, которые направлялись на север, чтобы там продолжать борьбу; как потом выяснилось, они так же опасались нас, как и мы их.
Таким образом, все три шхуны, друг за другом, поплыли в одну сторону — к белеющим горным грядам Нурланна и островам, имеющим причудливые очертания, напоминающие целые скульптурные барельефы. Острова Лекамоя (Девушка из Леки), Хестманнен (Всадник) напоминают всадника в развевающемся плаще, а остров Рёдоис (Красный остров) похож на внушительную фигуру льва.
Через четыре часа после начала нашего плавания мы получили сообщение из Будё о том, что там не разрешают представителям гражданского населения сходить на берег, для того, чтобы плыть дальше, в Тромсё, нам придется обогнуть самые дальние — Лофотенские острова, так как Вест-фиорд полностью заминирован. Если мы пожелаем, то можем возвратиться на другой шхуне в Му-и-Рана.
