l:href='#n_69' type='note'>[69] столетиями страдали наследственным слабоумием. «Мы, немцы, не можем жить без господ, без тех, на кого мы смотрим снизу вверх», — промолвил наш гид со слезами на глазах. Мы с моей матерью, пробормотав несколько слов сочувствия, постарались как можно скорее распрощаться с этим гидом, весьма смущенные тем, что нам, людям со скандинавским менталитетом, довелось стать свидетелями Gefьhls-Exhibitionismus — откровенного проявления верноподданнических чувств. Мой сын Андерс, которому было тогда двенадцать лет, постарался спрятаться за моими юбками, пунцовый, как рак, от стыда.
Гитлер, культ которого сегодня сродни культу божества, просто сумел гениально сыграть на тонких струнах немецкой души. Его личность отвечает исконным чаяниям немецкого духа, что нашло свое проявление уже в средневековых немецких сказаниях о Нибелунгах, где отражено это немецкое стремление подчиняться господину. Возможно, в те стародавние времена могло быть что-то красивое и положительное в этом идеале преданности, если бы он не имел в себе важнейшего изъяна, который совершенно отчетливо выразился уже в эпоху Нибелунгов: верность сюзерену оправдывала любое преступление, любое нечестное деяние, любую ложь, любое предательство, которое связанный клятвой верности слуга мог совершить по отношению к другим. Стоит лишь укрепиться в незыблемой вере, что ты честно выполняешь свой священный долг перед господином. Кроме этого изъяна, данный феодальный идеал имел своим следствием также явление, совершенно отвратительное с точки зрения большинства людей. Это потребность ощущать ногу господина на своей шее, что, в свою очередь, порождает жажду самому оказаться когда-нибудь в положении господина и поставить свою ногу кому-то на шею. Если кто-нибудь и сомневается в этом, то ему следует обратиться к труду Германа Раушнинга «Революция нигилизма», в котором он цитирует высказывания Гитлера о том, что именно это он и считает своей жизненной задачей в качестве фюрера: реализовать в невиданных масштабах этот немецкий идеал. Таким образом, перед нами совершенно неопровержимое подтверждение высказанной мною мысли. В настоящее время в Германии появились сочинители мифов о новом мировом порядке, о создании общественной системы, суть которой в том, что должна быть построена своеобразная общественная пирамида, на вершине ее будет восседать обожествленная фигура фюрера, ниже, в соответствии с иерархическим порядком, на ступенях этой пирамиды предстанут высокие господа, еще ниже — так сказать, господа среднего и низшего разрядов. А у них под ногами окажутся «побежденные» народы, которые станут своего рода рабами или илотами.[70] Насколько неприемлем подобный идеал, например, для нас, скандинавов, можно судить по тому, что все скандинавы ощущают органическую невозможность для себя топтать живое существо, для нас это так же невыносимо, как и быть самому растоптанным, по крайней мере до тех пор, пока мы пребываем в нормальном состоянии. Подобный проект общественного устройства, вероятно, отвечает каким-то устремлениям немецкого менталитета. В этой Volkheit, немецкости, которая считает допустимым попирать тех, кто ниже тебя, одновременно отдельный человек освобождается от индивидуальной ответственности, от самостоятельной жизненной позиции, чувства долга и возможности выбора, что является основой человеческой личности, внутреннего духовного равновесия.
Как известно, все народы Европы, так же как и американский народ, который вывез в свою страну народные традиции из Европы, — все они обладают сокровищами устного народного творчества, которые сохраняются веками в форме легенд, сказаний, мифов, сказок и баллад, причем всем им присущи общие черты. Эта народная поэзия получила свое развитие и на американской почве, усвоив многообразные народные традиции со всех концов Старого света. Некоторые из них пришли не только из Европы, но также из Азии, заметно и влияние народных культур негров и индейцев. Но, насколько я знаю, только у немецкого народа есть такое народное сказание, как история о Гаммельнском крысолове. Эта история была переведена на другие языки и получила известность за пределами Германии. Если остановиться на этом подробнее, то можно сказать, что общая сюжетная канва существует, так или иначе, и в других странах: например в Норвегии и Дании также бытуют сказания о появлении неизвестного пришельца, который предлагает освободить какую-то усадьбу или деревню от напасти в виде паразитов или иных гнусных существ; это могут быть полчища крыс или в чисто норвежских и датских вариантах — змеи. Что касается общих черт, присущих фольклору разных народов, то во всех сказках и сказаниях звери часто говорят и действуют, как люди, заимствуя у людей их разум и способность выражать свои мысли. Хитрый лис Миккель, медведь Бракар в наших норвежских сказках, буйвол и койот в сказаниях индейцев, тюлень и белый кит у эскимосов, тигр и шакал в индийских сказках, — как правило, все они обладают человеческим сознанием. Но только немцы додумались до того, чтобы сочинить историю, где дети, человеческие существа, мальчики и девочки, в своих действиях полностью уподобляются гнусным паразитам — крысам. История о крысолове из Гаммельна, по моему мнению, является исконно немецкой, она представляется совершенно немыслимой для всех других народов. Это сказание — самый изощренный и саморазоблачительный автопортрет, который какая-либо нация могла бы представить на всеобщее обозрение.
Ведь, собственно говоря, всем совершенно очевидно, что гитлеризм отнюдь не является каким-то принципиально новым явлением, новой идеологией, которая взялась неведомо откуда и введена, подобно инъекции, в обескровленные вены народа, оскорбленного жестоким и несправедливым Версальским мирным договором. Люди, подписавшие мирный договор, выполняли волю наций-победительниц, они первоначально не имели никакой иной цели, кроме соблюдения своих общих интересов и создания взаимного доверия, что впоследствии привело к общим угрызениям совести. Как в Англии, так и в Америке многие боролись за справедливость, сущность ее, по их мнению, заключалась в том, чтобы проявить милосердие к своему поверженному противнику. Так, в определенных кругах стран-победительниц возникла иллюзия или заблуждение, которое имело следствием (если слова «иллюзия» или «заблуждение» вообще могут считаться подходящей заменой понятия «выдавать желаемое за действительное») определенное убеждение, а именно, что немецкий нацизм и итальянский фашизм могут стать форпостами против русского коммунизма, его-то правящие круги этих стран боялись пуще самого дьявола, хотя в него самого они перестали верить, перестали воспринимать его в качестве бесплотного персонифицированного воплощения безграничного зла. Совершенно очевидно, что нацизм и фашизм — оба являются непримиримыми врагами христианства и, кроме того, вероломными противниками всех идеалов человечества, идеалов, каковые эти народы- победители продолжали отстаивать по большей части на словах, но отчасти и на деле, но осознать их в полной мере они оказались неспособными.
Особенность германского нацизма заключена в характере народа, в образе и стиле его жизни и национальных идеалах — здесь нет ничего нового. Напротив: все эти черты представляют архаичные качества психики немецкого народа, которые нацизм выставил на всеобщее обозрение, громогласно объявив их исконными чертами расы господ. Те же здоровые силы в среде немецкого народа, которые могли бы противостоять этому, усваивая западноевропейские идеалы, эти силы в настоящее время, видимо, окончательно устранены, выдворены из Германии либо замучены до смерти в тюрьмах и концентрационных лагерях.
Самый старинный фрагмент истории Дании был написан приблизительно в 1176 году Свеном Аггесеном, датским дворянином и племянником архиепископа; последний позаботился о том, чтобы мальчик получил самое лучшее для того времени образование в одном из монастырей и (что совершенно понятно) потом несколько лет учился в Париже. Свен отнюдь не намеревался вести праздную жизнь дворянина, он стал военачальником и одновременно обихаживал свое имение. Он был очень начитанным человеком, блестящим рассказчиком и создал краткую историю Дании, изложив ее на хорошем латинском языке удивительно живо, проникнувшись исполненным драматизма духом описываемых событий. Он обрисовал первое военное столкновение между датчанами и их могущественным южным соседом, в его повествовании говорится о том времени, когда датский король Вермон состарился, ослаб и ослеп. Сын же его, Уффе, слыл тупым и слабоумным. (Вермон и Уффе жили, по нашим понятиям, в доисторические времена.) Вот что пишет Свен:
«Когда молва о немощи короля Вермона достигла земель на берегах Эльбы, это известие возбудило немецкую гордость, которая разрослась до немыслимых размеров, ведь немцы никогда не удовлетворялись своими собственными границами. Как только немецкий кайзер почувствовал возможность обрести для себя новый скипетр, завоевав датское королевство, его охватила безумная ярость по отношению к датчанам». Как мы увидим далее, Свен был неплохим психологом. Вероятно, он бы ни капельки не удивился воплям Гитлера по поводу якобы имевших место провокаций по отношению к Германии со стороны Польши осенью 1939 года. Свен прекрасно знал психологию соседей. Датчанам было направлено жесткое послание, в
