беспокойно металась в постели, мечтая о нем, его ласках. Но при этом не испытывал ни малейших угрызений совести. Ведь он собирался жениться на ней.
Джонатан вытянул свои длинные ноги и привлек Реджину к себе, так что теперь она лежала на нем, прижавшись щекой к его груди, укрытая полами его пальто.
Он наслаждался ею как хорошим вином, облизывая и покусывая соски, поглаживая грудь, забыл обо всем на свете, желая овладеть ею. И, почувствовав, что он на пределе, умерил свой пыл, его поцелуи стали менее требовательными, руки успокаивали, а не соблазняли.
Реджина пришла в себя, когда Джонатан начал застегивать ее платье, и задрожала в его объятиях, почувствовав холод зимней ночи. Только теперь девушка поняла, что едва не позволила мужчине добиться своего. Она смущенно посмотрела ему в лицо. Он приводил в порядок ее пальто. Груди у нее болели, соски все еще были твердыми. Постепенно возбуждение прошло. Она покраснела, когда Джонатан нежно улыбнулся ей.
– Я мог бы целовать тебя до восхода солнца, – сказал он, легким поцелуем касаясь ее распухших губ. Девушка попыталась встать, но он удержал ее. – Посмотри на меня.
Реджина с трудом заставила себя посмотреть ему в лицо. Она испытывала стыд и злилась на себя за то, что так легко позволила увлечь себя на путь, ведущий к падению. Он – колдун и едва не заставил ее забыть о твердом решении не выходить за него замуж.
– Пожалуйста, дай мне встать, – гневно сказала Реджина, избегая взгляда Джонатана.
– Ты будешь моей женой, – сказал он, удерживая ее в объятиях.
Реджина почувствовала, как его пальцы отводят прядь волос и гладят ее щеку, когда он произносил эти слова. И снова в ней всколыхнулись поистине волшебные чувства, которые она пыталась в себе подавить. Реджина посмотрела Джонатану в глаза.
– У меня нет никакого желания выходить замуж, – сухо сказала она. Надо как можно чаще говорить об этом Джонатану Паркеру, чтобы он понял, что это серьезно.
– А как же насчет желания? Или ты не дрожала от страсти?
– Ты невоспитан и груб, – отрезала она.
– Я говорю правду, и ты это знаешь. Будь мы сейчас не на крыше, а в теплой постели, я не перестал бы тебя целовать, да и ты сама не захотела бы этого, – подчеркнул он. – Скажи, что это неправда.
Реджина охотно назвала бы его лжецом и болтуном и столкнула с крыши. Но к сожалению, он говорил правду. Ей очень нравились его ласки, и она презирала себя за эту слабость.
– Тебе не удастся соблазнить меня и повести к алтарю, – сказала Реджина, догадавшись о его намерениях. – И нечего вводить людей в заблуждение.
– Ты о чем? – Джонатан удивленно вскинул бровь.
Реджина поднялась и отошла почти к краю крыши.
– Ты всем рассказал, что мы обручены, – гневно произнесла она. – Этого нельзя ни извинить, ни оправдать.
Джонатан улыбнулся. В его улыбке не было и тени смущения. И Реджина с трудом сдержала готовый вырваться крик.
– Я не сделал ничего такого, чего не хотелось бы тебе, – заявил он.
Реджина покраснела.
– Ты снова грубишь.
– Я действую так, как действовал бы на моем месте любой мужчина, которому нравится женщина, – сказал он. – Неужели ты думаешь, что мужчины женятся на женщинах, которых не хотят? А еще считаешь себя умной и свободомыслящей.
Реджина поняла, что проиграла этот спор. Всего несколько минут назад она была его добровольным партнером, беспомощной жертвой страсти. Чем же он так ее очаровал, что она позволяет ему делать с собой то, чего не позволила бы никому другому. Случившееся на крыше не могло присниться ей и в кошмарном сне. Но к ее стыду, ей нравилось то, что он с ней делал. И не она прекратила это, а он.
– Уже поздно и холодно. Доброй ночи, мистер Паркер.
Вместо того чтобы направиться к лестнице, Джонатан сложил телескоп и принялся закреплять кожаные ремни. Закончив с этим, он накрыл инструмент тканью и положил на ткань четыре кирпича, которые Реджина держала на крыше как раз для этой цели.
– Вы совершенно правы, – сказал он и повернулся к ней, удовлетворенный результатами своей работы. – Холодно. Пора идти в дом.
Реджина решила, что он предлагает разойтись по домам, и стала спускаться по лестнице. Внизу она подождала, пока спустится Джонатан, пожелала ему спокойной ночи и направилась к заднему крыльцу пансиона. В это время миссис Чалмерс обычно сидела в гостиной, и можно было незаметно подняться в спальню. Реджине нужно было время, чтобы прийти в себя после случившегося.
Она открыла дверь и вошла в дом, зажмурившись от света. Ее терзали угрызения совести. Говоря себе, что сделанного не воротишь, Реджина повернулась, чтобы закрыть дверь на ключ. Но в дверях стоял Джонатан.
– Уже поздно, – нервно сказала девушка. На свету она смогла рассмотреть его как следует. Глаза его потемнели, теперь они были стального цвета, губы припухли от поцелуев.
– Мне нужно с тобой поговорить, – заявил он.
Тон у него был серьезный. Реджина поняла, что перед ней сейчас совсем другой человек, не тот, с которым она целовалась на крыше. Теперь перед ней стоял бизнесмен с волчьей хваткой, как говорили о нем в городе.
Она позволила ему следовать за ней в кухню. Чайник грелся на плите. Реджина налила две чашки чаю. Джонатан снял пальто и повесил на крючок рядом с ее пальто. Он наблюдал, как она наливает чай, ставит чашки на стол и садится к столу.
Прежде чем сесть, он достал из внутреннего кармана пиджака небольшой конверт.
– Ты помогала Хейзл Глам писать вот это?
Реджина взяла конверт и вынула из него вырезку из газеты, которую сразу узнала. В статье, написанной Хейзл за несколько месяцев до гибели, подвергались резкой критике политические взгляды, из-за которых женщины испокон веку остаются под пятой у мужчин. Реджина бросила грустный взгляд на листок бумаги и села.
– Нет. Я не помогала Хейзл писать эту статью, но была полностью согласна с ней. И мнения своего не изменила, – добавила Реджина, не зная, догадывается ли Джонатан о том, насколько серьезно она верит в то, что женщинам удастся завоевать право на участие в голосовании. Девушка помолчала, задумавшись, потом положила статью обратно в конверт. – Значит, ты считаешь, что преподобный Хейс прав и Хейзл стала жертвой суфражизма.
– Нет, – покачал головой Джонатан. – Я не считаю, что Хейзл убил суфражизм. Ее убил тот, кто выступает против этого движения.
– Кто? – спросила Реджина, дрожащей рукой беря чашку. Смерть подруги потрясла ее так сильно, что она не подумала о мотиве убийства. Убийство Хейзл казалось ей жестоким и бессмысленным.
– Не знаю, – сказал Джонатан. – Движение за право голоса поддерживают все женщины. Одни – тайно, другие – открыто, – добавил он, улыбнувшись ей. – У мужчин же мнения на этот счет расходятся. Одни, как, например, преподобный Хейс, считают это движение большим грехом, чем грехопадение Евы. Другие просто иронизируют над ним. Большинство мужчин готовы сделать все, чтобы не дать женщинам избирательного права. А некоторые…
– Ненавидят это движение и женщин, которые его поддерживают, – договорила за него Реджина.
– Именно так, – заметил Джонатан. – Одно дело одобрять суфражизм. Но ненавидеть его до такой степени, чтобы пойти на убийство, – это уже отклонение от нормы.
Реджина сидела молча, водя пальцем по краю чашки. Джонатан прав. Большинству мужчин претит сама мысль о равноправии женщин, но они не способны на убийство женщин, поддерживающих это движение. Такие мужчины выступают против предоставления женщинам права голоса, не разрешают своим женам или дочерям поддерживать суфражизм, но не лишают их за это жизни.
– Я не хочу, чтобы ты писала статьи, – сказал Джонатан, убирая конверт в карман пиджака. – И не хочу, чтобы ты спорила с мужчинами, выступающими против суфражизма. До тех пор, пока убийца Хейзл не окажется за решеткой.
Реджина закрыла глаза, вспоминая последние происшествия в Мерриам-Фоллс. Ей было трудно поверить, что кто-то в таком маленьком городке мог испытывать лютую ненависть к суфражизму.
– Обещай мне, – потребовал Джонатан.
Реджина открыла глаза. Скользнула взглядом по его красивому лицу, широким плечам. Он говорил очень уверенно, тоном повелителя. И впервые Реджину не обидел его властный тон.
– Обещай мне, – снова потребовал Джонатан, беря ее руку, лежавшую на столе. – Я хочу быть спокоен за тебя, пока все не уляжется и преступник не будет найден.
– Буду осторожна, – пообещала Реджина. Его прикосновение вселило в нее спокойствие и уверенность и в то же время взволновало ее, но она виду не подала. Джонатан не должен об этом знать.
Она будет осторожна, но больше не позволит ему никаких вольностей.
– Фаулер согласен с тобой?
Джонатан сердито фыркнул в ответ.
– Он настаивает на том, что убить Хейзл мог только чужак. Он даже не хочет рассматривать мои доводы, пока я не представлю улики.
– А улик у тебя нет.
– Есть только моя интуиция, – сказал Джонатан. Интуиция, которая помогла ему разбогатеть, подумала Реджина.
– Трудно себе представить, что это мог быть местный житель, – сказала она и сделала глоток чаю. – Ты новый человек в Мерриам-Фоллс. А я здесь родилась. Люди здесь, может, и ограниченные, но не злые и не подлые.
– Чужая душа – потемки, – сказал Джонатан. Взгляд у него по-прежнему был уверенный, но голос стал мягче. – К тому, кто убил Хейзл, нельзя подходить с обычной меркой.
Реджина молча согласилась с ним. Она не была совсем уж наивной. Мир полон опасностей.
Пробили часы в гостиной, и их мягкие удары напомнили о том, что уже очень поздно. Джонатан встал.
– Проверь,
