мать заговорила, голос ее зазвучал так странно, что Мишель неудержимо захотелось просунуть нос в дверь и посмотреть, что же там происходит.
— Ты правду говоришь?
— Ну, Викки! Мне ли не знать, кто моя теща.
— И давно ты в курсе?
— Отец сказал мне об этом сразу после того, как мы, не спросив его родительского благословения, зарегистрировали наш брак.
У мамы вырвалось словечко, от которого Мишель буквально подскочила на месте.
— Он не имел права… И потом, он никогда не одобрял твой выбор… Но ты… почему ты никогда не говорил мне об этом?
— Я полагал, что эта тема тебе неприятна.
— А почему же сегодня ты решил нарушить обет молчания?
— Чтобы напомнить: в жилах Мишель течет кровь не одних Сен-Клеров. Между прочим, ей уже четырнадцать. Осенью ты ее отсылаешь в Бостон, в этот пансион для благородных девиц. И уж что-что, а провести лето с цирком она заслужила!
Мама попробовала заговорить, но папа продолжил:
— Подожди, дай мне сказать. Я уступил твоему желанию насчет этого пансиона, потому что устал с тобой дискутировать. Но уступи в конце концов и ты! Кстати, тебе в цирке тоже всегда будут рады.
— Нет уж, спасибо! Майкл, ты ведешь себя нечестно. Разве я запрещаю тебе брать Дэнни? Ты каждое лето таскаешь его с собой, и я покорно молчу, поскольку понимаю, что здесь решающее слово за тобой. Но с Мишель все обстоит иначе. Неужели ты этого не понимаешь? Я хочу, чтобы она стала образованной девушкой, чтобы увидела другой мир, других людей. Что хорошего она увидит в твоем цирке?
— Я не собираюсь с тобой спорить, мы слишком часто говорим на эту тему. Мишель уже достаточно взрослая, чтобы провести все лето с цирком. Если ты за нее беспокоишься — приезжай, будешь за ней присматривать. Все в твоих руках! А если речь зашла о честности, то имей мужество признать, что Мишель обожает цирк. Разве это честно — лишать девочку такой радости только потому, что тебе не дают покоя твои предрассудки?
— Как я понимаю, ты это твердо решил?
Папа ответил не сразу. Но вот он заговорил, и в голосе его было столько тепла и ласки, что Мишель улыбнулась.
— Викки, мне будет так не хватать тебя летом!
— Я тоже буду чувствовать себя одинокой, — тихо сказала она.
— Так приезжай к нам на все три месяца! Если тебе будет скучно — можешь заняться нашей рекламой. Не хочешь рекламой — займись хотя бы благоустройством нашего пульмана. Ты же прекрасно знаешь, что в цирке всегда найдется чем заняться. Если тебе не нравится походная кухня, я буду заказывать еду в местных ресторанах или найму себе персонального повара — если, конечно, ты этого захочешь. Будь рядом — это все, о чем я тебя прошу.
На этот раз молчание оказалось таким долгим, что Мишель, не утерпев, осторожно заглянула в щелку двери. Мать, одетая в одно из своих длинных домашних платьев, поджав ноги, сидела на диване около камина. Папа, очень красивый в своем темно-коричневом халате, облокотившись о каминную полку, пристально смотрел на нее.
Заметив на лице отца улыбку, Мишель сосредоточила все свое внимание на матери, и по ее порозовевшему лицу и задумчивому взгляду поняла, что поездка пока не отменяется. Но секундой позже мама поджала губы, ее лицо приняло обычное непреклонное выражение, и сердце Мишель оборвалось. Сейчас мама отговорит папу, и снова ей, Мишель, все лето киснуть дома, заниматься верховой ездой и музицированием, упражняться во французском и литературе (нет чтобы в математике — это предмет что надо!). Счастливчик Дэнни, всегда ему везет — не то что ей…
— Хорошо. Можешь брать с собой Мишель, — проговорила мать. — Но осенью она уезжает в Бостон.
— А ты? Ты поедешь с нами?
Мама затеребила ворот платья и опустила глаза.
— Не могу. Я там буду только мешать. Ты же даже в свободное время будешь заниматься своим бизнесом…
— Нашим бизнесом, Викки!
— Он никогда не был моим. Я всегда была в цирке чужой.
— Не могу с тобой согласиться… но… будь по твоему. И все-таки я хочу сказать тебе, дорогая, вот что! Ты можешь сколько угодно вводить Мишель в эти твои высшие сферы, но однажды она вернется в цирк. Все будет именно так, Викки. Вот увидишь. Цирк у нее в крови.
— Цирковая лихорадка — болезнь не врожденная, и слава Богу, что так. Не спорю, она очень любит быть рядом с тобой. В ее глазах ты просто бог. Иногда я себя спрашиваю: чем ты так ее околдовал? Ладно, пусть едет, а я буду готовиться к тому, что она вернется домой совершенно неузнаваемой. Когда в прошлом году я отпустила ее на неделю, она приехала домой коричневая от загара, совсем как какая-нибудь…
— Как какая-нибудь цыганка, хочешь сказать?
— Хуже! — Мама засмеялась. — Как уличная оборванка.
— Так почему бы тебе не поехать с намии не проследить, чтобы она не выходила на солнце без шляпы? — спросил папа.
— Если бы только это! Она была шумной, перевозбужденной и…
— Она была счастливой. Мишель наслаждалась каждым мгновением той жизни. У нее ведь в цирке полно друзей…
— Ну да, самого дурного пошиба… — глухо произнесла мама.
— Что ты, Викки! Там же Роза и Кланки, молодой доктор, дети Валуччи. Все как один — люди респектабельные, даже по твоим взыскательным меркам. У нее там столько защитников, что в Орландо, под твоим крылышком, она в меньшей безопасности. Да что там говорить, Роза собственноручно задушит всякого, кто косо посмотрит на Мишель.
— О да, Роза! Не сомневаюсь, что она снова набьет голову Мишель всякой цыганщиной. Теперь мне понятно, почему девочка становится такой… неуправляемой. Ты уверен, что влияние Розы пойдет на пользу Мишель — она ведь очень впечатлительная?
— Роза обожает Мишель, как обожала бы тебя… если б ты позволила. Но ты почему-то не хочешь встречаться с ней, даже зимой, когда она живет совсем недалеко от нас.
— Я сейчас не хочу говорить о Розе. Давай закончим с Мишель. Итак, летом она едет с тобой, чтобы осенью отправиться в Кейбот. Идет?
— Мне остается только согласиться. Ох уж эти женщины! Моя собственная мать, как ты знаешь, тоже усиленно готовила меня к так называемой респектабельной жизни, но как только я стал взрослым, все ее усилия пошли прахом. С Мишель будет то же самое…
Мишель не стала слушать дальше — диспуты на эту тему она уже слышала, да и спать очень хотелось. Она на цыпочках поднялась по лестнице, совсем позабыв, для чего спускалась вниз. Только нырнув в постель, она вспомнила про молоко, но теперь оно уже было не нужно: Мишель свернулась клубочком и мгновенно заснула. Во сне она выступала на арене, каталась на спине Конни, своей любимой слонихи. На Мишель был потрясающий костюм, усыпанный искусственными бриллиантами и блестками…
И вот, неделю спустя, она едет в поезде — и впереди целое лето! Что касается цены за поездку — изгнание на девять месяцев в холодный Бостон, — то это когда еще будет!.. Кто знает, вдруг к осени мама передумает? В конце концов, частных школ и в Орландо сколько хочешь, и папа еще успеет уговорить маму не валять дурака и выбрать школу поближе, вместо того чтобы увозить дочь за тридевять земель.
Испугавшись, что снова заснет, Мишель соскочила на пол и поджала пальцы босых ног — таким холодным был пол. Обхватив себя руками, она подошла к окошку, опустила стекло и выглянула. Сквозь утренний туман она увидела в хвосте поезда несколько неясных, но величественных силуэтов — и сердце ее радостно забилось. Слоны! Как же она их любила, особенно Конни — свою приятельницу с детских лет!
