голубого рюкзака на плече. Через минуту все четверо стояли в кругу и бросали тарелку друг другу. Так можно и привыкнуть. Гораздо легче радоваться общению с детьми, когда с ними играет кто-нибудь другой. Интересно, чувствовала бы я себя виноватой на месте Лили? Не думала бы, что бегать с ними по песку нужно мне самой, а не веселой юной няньке? Может быть. А может, и нет. В конце концов, я не возилась с детьми до прихода Лили и ее семейства. Я ежилась на песке, наблюдая, как веселятся Руби и Исаак, ни капельки не чувствуя вины, что предоставила их самим себе. В любом случае, вряд ли мне придется рассуждать о вреде и пользе излишней родительской заботы. Я не смогу себе этого позволить, и даже если Питер достигнет высот в карьере сценариста, и мы перейдем на другой экономический уровень, гораздо вероятнее, что я останусь неорганизованной и найму целую команду нянек.
Мы с Лили некоторое время молча наблюдали за детьми. Я сняла туфли, села на край подстилки и зарыла пальцы ног в холодный песок. Лили стала набрасывать песок мне на ноги, закапывая их.
— О, — сказала я, шевеля ногами. — Пальцы — как эскимо.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.
— Лучше.
— Это хорошо.
— А ты?
— Лучше, — ответила Лили с улыбкой.
Я улыбнулась в ответ:
— Замечательно. Знаешь, что? У меня будет дочка.
Она опять улыбнулась:
— Поздравляю. Девочки — это здорово.
— Точно.
Мы опять помолчали, глядя, как наши девочки возятся в песке.
— С тобой правда все нормально, Лили?
Она кивнула, затем покачала головой:
— Не знаю. То есть, мне так кажется. Беверли говорит, что нужно лечь на дно и подождать, пока все стихнет.
— Наверное, это все, что ты можешь сделать. Прокурор не вызывал тебя?
— Мои адвокаты разговаривали с ним. Ты же знаешь, я не сделала Хло ничего плохого. Пусть они думают, что и когда сказать окружному прокурору. Нет никаких доказательств моей причастности к преступлению.
— Конечно, нет, — согласилась я.
Хотя они, несомненно, есть. Деньги, переведенные на счет Хло. Просьба, чтобы Юпитер поговорил с ней. Все это можно расценить, как косвенные улики против Лили.
— А твои родители? — спросила я. — Как они? Я почувствовала некоторое напряжение, когда обедала у тебя.
Лили фыркнула:
— Напряжение? Это мягко сказано.
Я подняла брови.
— Лишние волнения не идут им на пользу. С ними такого давно не происходило. С тех пор, как отцу пришлось уйти на пенсию, когда маму назначили спикером. Я думаю, он просто не знает, куда себя деть, а когда ему скучно…
— То что? Что он делает, когда скучает?
— Он ищет себе какое-нибудь развлечение. Молоденькое и симпатичное.
— У него роман?
Лили горько засмеялась:
— Роман? Не меньше десяти. Или пятнадцати. Отец всегда был таким. Я рассказывала тебе о коммуне в Топанге.
— И ты всегда знала о его романах?
— Мы знали. Я и мама. То есть, Беверли. Хотя моя родная мать тоже знала. Тогда их было еще больше. Это же дети шестидесятых, не забывай. Свободная любовь и тому подобное. Наверное, отец считал, что если он все нам рассказывает, значит, не делает ничего плохого.
— А у Беверли есть любовники?
— У мамы? Нет. И никогда не было. Она не такая. Она любит только отца. Или любила.
— То есть?
— По-моему, она устала от него. Сейчас это мешает ее политической карьере. Унижает ее, и я боюсь, она решит положить всему конец.
— Думаешь, они могут развестись?
Лили тяжело вздохнула.
— Господи, надеюсь, что нет. Но кто знает. После очередного его загула она сказала, что дает ему последний шанс. Посмотрим, что произойдет. Но он не выдержит. У него никогда не получалось, — она печально поджала губы. — Не могу больше об этом. Слишком угнетает. Расскажи лучше, что с расследованием. Хотя бы взбодрюсь.
Я отряхнула ноги:
— С расследованием… Ты же понимаешь, что мы не можем больше работать в защите Юпитера.
— Я так и думала.
— Но я хочу поговорить с тобой кое о чем. Я немного изучила вопрос подавленных воспоминаний.
Лили перестала улыбаться:
— Правда?
Я кивнула:
— Ты слышала когда-нибудь о «синдроме ложных воспоминаний»?
Она молчала. Я ждала. Наконец она сказала:
— Несколько лет назад я говорила об этом с доктором Блэкмором. Я прочитала статью в «Лос- Анджелес Таймс». Можешь себе представить, что я чувствовала. Я сразу же позвонила ему, и мы провели внеплановый сеанс. И не один.
— Что он сказал?
— Он сказал, что теория ложных воспоминаний довольно шаткая. Никто не доказал, что таковые вообще существует.
Я удержалась, чтобы не напомнить ей, что то же самое касается и теории восстановленной памяти.
— Он уверен, что мои воспоминания точные, — продолжала она.
— А ты уверена?
Она не ответила.
— Лили, ты уверена, что убила свою мать?
Ее плечи задрожали. Я сначала подумала, что она плачет, но ее глаза оставались сухими. Она дрожала так, будто прохладный морской бриз превратился в ледяной штормовой ветер. Я обняла ее. Плечи были острыми, как у птички, и я почувствовала, как они вонзились мне в руку.
— Лили…
— Я была уверена. Я так долго знала об этом. Всю жизнь. Я — девочка, которая застрелила свою мать, и которой удалось спустя годы лечения спасти свою жизнь. Вот кто я. Девочка Икс. Так меня назвал доктор Блэкмор, знаешь? Он описывал мой случай в журналах по психологии.
— Знаю. Я читала некоторые статьи.
— Когда я прочитала о ложных воспоминаниях, меня охватила паника. Это кажется ненормальным, но когда доктор Блэкмор убедил меня, что так все и было, я ему поверила. Что я действительно убила ее. Я столько добилась в жизни для того, чтобы примириться с той ситуацией. Если все неправда, какой тогда смысл? Кем бы я стала?
Я крепче прижала к себе ее худенькое тельце. Я понимала, как ужасно для Лили представить, что та правда, на которой построена вся ее жизнь, травма, от которой она все время пыталась излечиться, никогда не существовала. Но ведь гораздо хуже жить с чувством вины. Разве избавление от вины не
