дверью.
Адам Мэлон спустился со своих заоблачных высот достаточно низко, для того чтобы припомнить, куда уходил Бруннер и как долго он там пробыл. Более десяти минут, что настораживало.
Открыв кока-колу, Мэлон пил ее, чтобы немного остыть, когда до него дошло, что Бруннер тихо вошел в комнату.
Молча они смотрели друг на друга.
Бруннер, казалось, был смущен. Ему, похоже, было что сказать, но по какой-то причине не хотелось этого делать.
Он наблюдал за тем, как Мэлон пьет кока-колу, как будто бы это действие поглотило все его внимание, и смотрел, как Мэлон ставит банку на столик.
— Ничего, если я глотну? — спросил Бруннер.
— Валяй.
Бруннер взял банку, отпил из нее и поставил обратно на кофейный столик.
Мэлон продолжал пристально смотреть на него. Он не станет задавать главный вопрос. Он оставит это дело Бруннеру.
Бруннер вздохнул. Немного успокоившись, он стоял, углубившись в себя. Мэлону этот пожилой человек показался изменившимся. Перемена была неуловимой, но очевидной для любого, кто знал его раньше. Бруннер определенно подвергся какому-то виду мистической трансформации. Он, казалось, и самого себя не помнил.
Бруннер прочистил горло.
— Полагаю, тебе хотелось бы знать, что я там делал, Адам?
— Я не вправе интересоваться. Это твое дело.
Бруннер кивнул.
— Да. Ну… — Мгновение он колебался, затем выпалил, — я это сделал, Адам. Я извиняюсь, я действительно извиняюсь. — Из него полились дальнейшие слова признания. — Я не намеревался этого делать, Адам. Честно, я не собирался. Я знал, что то, что сделали другие, это неправильно. Но я вошел туда, и… увидев ее… — На мгновение уйдя в свои мысли, он докончил, — я… я никогда не видел никого такого, как она, без… без всякой одежды…
— Без одежды?
— Я имею в виду, что одежда на ней была, но все было видно, и я раньше никогда не видел тела такой известной женщины, как она. Она была такая… — он не смог найти нужного слова. — Она просто тянула меня к себе как магнит. Я собирался только взглянуть на нее, только взглянуть, это не идет ни в какое сравнение с тем, что сделали другие. Но что-то меня заставило — Я не владел собой, как будто бы это был не я, Лео Бруннер, а какой-то другой человек, который взял и сделал это.
Адам Мэлон сидел неподвижно. Выражение его лица было бесстрастным.
— Ты имеешь в виду, что ты изнасиловал ее, Лео?
Бруннер безучастно смотрел на него.
— Изнасиловал — нет, это не было похоже на насилие. Я имею в виду, это не было похоже на ужасное преступление.
— Что же это тогда? Ты потерял меня, Лео.
Бруннер заговорил неуверенно, как бы объясняясь перед самим собой:
— Это было похоже… как будто бы всю мою предыдущую жизнь я был лишен чудесных вещей, которыми наслаждаются другие, и у меня впервые появилась возможность узнать, чем более удачливые люди наслаждаются все время и считают это само собой разумеющимся. Как мне объяснить тебе это, Адам, чтобы ты понял?..
— В этом нет необходимости, Лео.
— Думаю, это был шанс сделать какое-то капиталовложение, которое будет давать мне годовой доход, достаточный для того, чтобы я жил на него всю оставшуюся жизнь, все тоскливые годы старости, и этим доходом, по выражению Кайла, будет воспоминание о чем-то особенном, которого в противном случае я был бы лишен. — Он покачал головой. — Может, я слишком это интеллектуализирую и рационализирую. Может быть, это было редчайшим мгновением моей жизни, когда я отреагировал инстинктивно, поддавшись эмоциям, с которыми не смог справиться. Я отбросил весь мусор цивилизации. Я стал животным, как другие. Все, что я могу сказать — это что я не смог совладать с собой.
Он помолчал, подыскивая более подходящее объяснение.
— Я вижу только одно, правда слабое, оправдание моего поведения. Я совершил насилие не над таким человеком, который будет шокирован и перепуган всю свою дальнейшую жизнь. Я имею в виду не только то, что над ней уже совершили насилие Кайл и Говард. Я имею в виду также, что мы знаем о ее пестром прошлом. Ее слава и богатство строились на обещании сексуальности. Несомненно, она имела интимные отношения со множеством мужчин. Поэтому я почувствовал — ну, а
Он подождал ответа, но, поскольку Мэлон молчал, Бруннер заговорил снова:
— Я надеюсь, что ты сможешь хоть как-то это понять, Адам. Надеюсь, ты во мне не разуверился. Не хотелось бы, чтобы это помешало нашей дружбе. Если ты думаешь, что я вел себя не лучше других, что я в твоих глазах такой же, как другие, то извини. Я не думал, что так получится. Если ты считаешь, что я так думал, то я сочту, что я виновен не меньше других. Однако если ты сможешь оценить мои мотивы так же, как и… важность для меня этого единственного момента в моей жизни, когда я не владел собой, — ты меня простишь.
Слушая патетические речи стоявшего перед ним пожилого человека, Мэлон не чувствовал злобы, она ушла.
У него не было негодования, но оставалось чувство жалости к своему бедному другу.
— Прощать здесь нечего, Лео. Я могу только принять то, что ты говоришь, и попытаться понять. Я не могу представить себе, что я делаю то же, что сделали вы все, но мы все разные, мы все имеем разные истоки, у нас разные гены, разные слабости. По-моему, остается сказать только то, что каждый из нас будет жить сам с собой до конца — так что каждому свое.
Бруннер с готовностью кивнул:
— Я рад, что ты понимаешь это таким образом. Что… что касается меня, то, может быть, завтра я посмотрю на это по-другому и буду чувствовать себя виноватым. Но сейчас, сию минуту — я хочу быть честным с тобой, Адам, — я не жалею, и у меня нет и примеси вины. — Он смотрел в сторону. — Она никак не пострадала, ни психически, ни физически. С ней будет все в порядке. Ты увидишь… Ну что, ты готов ко сну, Адам?
— Еще нет.
— Спокойной ночи, Адам.
— Спокойной ночи.
Он смотрел, как старик прошагал через столовую к кухне и к двери, ведущей в их общую спальню, и, если глаза его не обманывали, ему показалось, что походка Бруннера была чуть ли не торжественной.
Решительно настроившись подавить растущее чувство уныния, Мэлон поискал в кармане рубашки сигарету и набил ее, крепко закрутив бумагу с одного конца. Прикурив и вдохнув дым марихуаны чуть ли не до кишок, а затем выдохнув его, он откинулся на спинку дивана, чтобы разобраться в своих мыслях.
После того как он выслушал Бруннера, злость на него у него пропала, и теперь он пытался выяснить, что пришло ей на смену. Депрессия, конечно, но и что-то еще. Его охватило ощущение крайней безнадежности. Он был пронизан чувством нигилизма. Он чувствовал себя единым с Сартром — истинным другом по духу, по сути дела. Все вокруг стало сюрреалистическим. Непосредственное окружение странным образом лишилось традиционных ценностей, порядка, ограничений. Эмоциональный ландшафт можно было бы приписать кисти Эшера.
И все же, провел границу Мэлон, должно было еще оставаться что-то такое, во что он верил, иначе почему бы он так четко осознавал гнездившееся в нем чувство обиды? Это правда, после разговора с Бруннером злости он не чувствовал, но он не мог проигнорировать тот факт, что испытывает некоторую
