Через несколько секунд, боясь потерять эрекцию, он воткнул в нее свой маленький белый предмет. Несколько раз, попискивая, опустился вверх-вниз и меньше чем через минуту испытал свой мгновенный, как выстрел из пугача, оргазм.
Он высвободился, извиняясь за то, что достиг такой страсти. Такой страсти! Господи на Небесах, спаси меня от этих гнид.
Поспешно одеваясь, он педантично бормотал о тонкой линии, разделяющей соблазнение и изнасилование, окончательно удовлетворившись тем (этот старый, старый мужской треп), что не бывает такой вещи, как изнасилование, поскольку достигнуто осуществление брачных отношений. Настоящее изнасилование так же невозможно, как невозможно вставить нитку в качающуюся иголку, верно? Если вы вставили нитку в иголку, это значит, что было сотрудничество, правда? Поэтому это не может считаться применением силы, верно?
Неверно, глупый ублюдок.
Ей очень хотелось сказать ему это. Она с трудом придержала язык. Формально поблагодарив ее, он исчез.
Какое сексуальное досье она могла бы составить по таким гнидам!
Ладно. Следующий?
Следующим, третьим, оказался тот, кого она боялась и ненавидела больше всего, тот ублюдок, который чуть не вышиб из нее мозги.
Злодей готовился для нее.
— Я слышал, что ты ведешь себя как хорошая маленькая девочка, — сказал он.
Он был на кровати. До сих пор это был для нее самый трудный момент. Все ее тело напряглось, чтобы бороться и сопротивляться ему, но она удержала себя в неподвижности.
Ее рубашка вознеслась над пупком.
Быстро, без слов, она подняла колени и раздвинула ноги. Ей не нужно было никаких игр. Она хотела побыстрее разделаться с неизбежным. Она видела, что он по ошибке принял ее жест за стремление участвовать в деле.
Он был между ее бедрами.
— Ты быстро учишься, детка. Я знал, что так и будет. Теперь, когда ты знаешь, с какой стороны ветер дует, ты будешь куда как счастливее. — Он тер своими грубыми руками ее полные бедра и ягодицы. — Ладно, теперь просто откинься, детка, и наслаждайся.
Она вздрогнула, но постаралась отнестись к этому стоически и не издала ни звука.
Теперь, вспоминая то одностороннее сношение, она дрожит и пытается изгнать из памяти все последующее. Езда была бесконечной, как и раньше, он стучал в нее как молот. Дважды он был на грани завершения, но замедлялся, чтобы удержаться. Каждый раз ей хотелось самой начать качку, чтобы побудить его завершить побыстрее и этим от него отделаться, но она просто не могла заставить себя делать движения, которые будут неправильно поняты: этот жеребец решит, что возбудил ее.
Ей казалось, что прошла вечность, и наконец, когда они оба были мокрыми от пота, он взорвался и испытание закончилось.
Он был доволен. Вставая, он поинтересовался, как ей это понравилось.
Она пожала плечами.
— Знаю, знаю, детка, — сказал он подмигивая. — Ты просто не хочешь признать, что ты в восторге. — Он взглянул на часы. — Да, тридцать одна минута. Что же, давай назовем это быстрой пробежкой.
Ей хотелось кастрировать его тупой ложкой. Ей хотелось привязать его к кровати и обрезать
И, наконец, последний, Мечтатель.
Одеколон, да. Он напрыскался одеколоном. Он лежал голый рядом с ней, шепотом изливая ей свое сердце, общаясь с ней, как будто бы она была его Джульеттой.
Перечисление фильмов, в которых он ее видел, и сколько раз он видел ее в каждом из них, и как с каждым новым фильмом она по-новому завоевывала его неувядающую любовь. Описание ее несравненной красоты. Она была Афродитой, вставшей из моря, богиней любви, а он был Зевсом, и их ребенок, рожденный из того союза, будет Эросом.
Положительно невменяем, уверилась она.
Затем, как бы из ниоткуда:
— Ты что-нибудь надела, Шэрон?
— Надела? Ты что, не видишь? На мне ночная рубашка, которую ты мне дал, только она практически весь вечер была у меня под подбородком.
— Нет, я имею в виду внутри. Я купил противозачаточные, чтобы ты могла предохраняться. Мне следовало сказать тебе об этом в первый же день.
— Да, я надела кое-что. Я всегда это делаю перед тем, как куда-нибудь поехать. Разве все секс- символы не используют внутриматочные устройства?
— Ох, я и выразить тебе не могу, какое это облегчение.
Абсолютный псих, этот тупоголовый.
Он ласкал ее грудь, ее живот.
— Мне бы хотелось, чтобы ты знала, как я тебя люблю, — шептал он. — Если бы ты только любила меня.
Она взглянула вниз. Его несчастный пенис все еще был вялым.
Он попытался защитить ее вчера от Злодея, это нельзя оспаривать, и он мог потребоваться ей в будущем в качестве прикрытия, но все же она не могла испытывать сострадание к человеку, более всех ответственному за ее положение.
Она увидела, что эта патетическая задница трется о ее левое бедро, пытаясь заставить свой орган работать. По его укоротившемуся дыханию она поняла, что ему это удается. Он поднялся, чтобы взобраться на нее, и она увидела, что была права.
Он был у нее между ног, и она видела, что он дрожит от предвкушения. Она устало подняла колени и широко раскрыла ноги, и это действие, казалось, воспламенило его сверх всякой меры. Возбужденный до точки взрыва, он слепо искал ее отверстие, нашел его, но при контакте с мягкими губами издал низкий, болезненный стон отчаяния и эякулировал преждевременно.
С несчастным видом он отстранился. Потянувшись к джинсам, достал платок и быстро вытер ее, как будто бы это могло компенсировать его провал.
Да, братец, подумала она, у тебя проблема. Ничего особенного, подумала она, ничего такого, чего нельзя было бы преодолеть. Поскольку она испытывала такое с дюжиной мужчин, она знала, что, если они будут пытаться продолжать в том же духе, эта загвоздка только усугубится. Но она не собиралась делиться своей мудростью с ублюдком, который был крестным отцом Фан-клуба. Нет, сэр, страдай, ты, больное ничтожество.
Она холодно наблюдала, как он одевается.
Он не мог скрыть своего невыразимого отчаяния. Он ушел в самоанализ, открыв перед ней свою несчастную психику. Раньше это случалось с ним только один или два раза за всю жизнь. Он старался проанализировать свою неудачу: он слишком долго был жертвой своего преклонения перед ней, слишком сильно ее желал и все страдал от того, что силой навязал себя ей, его психика не позволяла ему осуществить его любовь к ней.
Парниша, хотелось ей сказать, посмотри на своих родителей, на свои детские страхи, юношеские разочарования, на отсутствие самоуважения. Не перекладывай это на меня и не перекладывай это на сексуально освобожденных женщин, которые тебя пугают. Проблема в тебе, а не в нас. Братец, тебе нужна помощь, и именно я могу тебе помочь. Но я не собираюсь этого делать, сердито пообещала она себе. Страдай, ты, импотентный поросенок.
Он стоял над ней, его адамово яблоко прыгало.
— Ты… ты не скажешь другим, — сказал он. — Они не поймут.
