Постепенно становилось всё жарче, и ее кожа покрылась испариной. Это не доставляло ей слишком большого неудобства, просто напомнило, что она попала в знойный климат пустыни. Но она провела годы, таскаясь по всевозможным пустыням всего мира, так что некоторое повышение окружающей температуры не отобьёт у неё охоты немножко тут пошпионить.
Какая-то птица послала в ночное небо низкий, протяжный зов. Огюстина остановилась, ощутив, как в глубине души отозвалось её стенание. Птица томилась одиночеством. Она рассеянно провела рукой по груди, над сердцем, и наткнулась ладонью на длинный серебряный торквес. Обхватив пальцами подвеску, украшенную драгоценными камнями, сделала глубокий вдох, наслаждаясь благоуханием окружающих деревьев и цветов.
— Зачем ты здесь?
Огюстина резко обернулась и пристально вгляделась в полумрак, откуда прозвучал мужской голос. Показалось, что от группы тесно растущих деревьев отделился темный силуэт.
— Кто ты? — Она не слишком обеспокоилась. В конце концов, это всего лишь сон.
— Зачем ты здесь? — повторил он.
Огюстина перевела дух. Нет, ну только ей могло так подфартить, чтобы в её сон вторгся какой-то настырный мужчина. Ей что — за день не хватило упёртых мужиков? Однако она чувствовала, что он не позволит ей уйти, пока она не ответит.
— Это — мой сон, а не твой. Зачем ТЫ здесь? — Она бросила ему его же вопрос.
Ее пальцы напряглись вокруг торквеса, она черпала из него успокоение. Забавно, раньше ей никогда не приходило в голову, что его можно носить. Ожерелье принадлежало Оливии, и до вчерашнего вечера у неё не возникало желания его надеть. Теперь же оно ощущалось, как если бы это была ее часть.
Мужчина вроде чуть замешкался в полумраке, а потом смело шагнул в аметистовый свет луны. Огюстина затаила дыхание. Вот теперь она знала наверняка, что спит. Никогда ещё, за все годы своих путешествий, она не встречала мужчины привлекательнее его.
Он был очень высок, по меньшей мере, шести с половиной футов, и все это — одни чистые мускулы. Бронзовый оттенок его кожи казался скорее естественным, чем загаром. Возможно, он был родом с Ближнего Востока. Прямые чёрные волосы спадали на массивные плечи. Широкая грудь была совершенно голой, демонстрируя гладкую кожу. Мужчина был одет во что-то вроде килта, однако сей предмет одежды больше походил на то, что носили древние египтяне. Одеяние спускалось до середины бедра, оставляя его длинные, мускулистые ноги открытыми.
Тело мужчины было потрясающим, но ее очаровало именно его лицо.
— Это мой сон, а не твой, — возразил он, подходя ближе. Он двигался с неуловимой завораживающей грацией, удивительной для такого крупного человека. Она продолжала стоять на месте, в то время как он медленно обходил вокруг нее, окутывая жаром своего тела.
Это начинало жутко напоминать ее давешнюю встречу с Робертом. Разница лишь в том, что в Роберте её буквально всё отталкивало, тогда как этот незнакомец необъяснимым образом её притягивал. Ее соски сморщились, их отвердевшие кончики натянули тонкую ткань майки. Внизу живота зародилась пульсация, напоминая, как же давно у неё не было секса. Конечно, время от времени она пользовалась вибратором, но ничто не могло заменить ощущения сильного, твердого мужского тела, вонзающегося в неё.
С тех пор прошло уже пять лет, как во время дальних раскопок у неё закрутился роман. Мужчина был археологом, так же, как и она, но из Австралии, — большой, белокурый и крепкий. Они жадно набрасывались друг на друга все эти две недели, пока он там был. Но он и в близкое сравнение не шёл с человеком, который продолжал медленно кружить вокруг неё.
Обоняние дразнил его запах: смесь кожи, мужчины и какого-то пряного мыла или одеколона. Вдыхая его, она ощутила, что её лоно увлажнилось, потому что этот неповторимый, присущий только ему мужской аромат, вытаскивал откуда-то из её глубин давно погребённую женскую суть. Его дыхание едва ощутимой лаской коснулось ее шеи.
— Как тебя зовут?
Дрожь пронзила ее позвоночник, руки покрылись мурашками. Он был так близко, что его губы скользнули по краешку ее уха.
— Огюстина, — выдохнула она, шепот чуть слышно прошелестел в ночном воздухе. Его губы задели чувствительную кожу на её затылке, и она поняла, что он улыбнулся. Она пожалела, что не смогла увидеть этого. Ей почему-то казалось, что он не часто улыбался.
— Огюстина, — повторил он. В его произношении её имя звучало как-то необычно.
— А твоё имя? — Ей страшно хотелось, чтобы имя соответствовало этому незнакомцу из её сна.
— Рорик, сын Эвера и Хары. — Его зубы сомкнулись на мочке её уха, и он осторожно прикусил её.
Огюстина закрыла глаза, когда этот лёгкий укус рикошетом пронёсся по всему ее телу. Капли её сока скатились по внутренней стороне бедра, мышцы лона свело в первобытной пульсации. Груди болезненно набухли, отчаянно желая его прикосновений, бедра колебались сами собой. Ей было жарко до этого, но у внешнего зноя не было ничего общего в сравнении с тем внутренним пожаром, что теперь полыхал в ней. Огюстина облизала губы, сухие и запёкшиеся.
— Рорик. — Она позволила его имени соскользнуть со своих губ. Это было хорошее имя. Сильное. И оно подходило ему.
— Тебе не следует здесь находиться, малышка. — Он отступил назад и, обойдя вокруг, встал перед ней.
Огюстина была не слишком сексуальной женщиной, — однако, рядом с этим незнакомцем это почему- то стало не так. Его присутствие выпускало наружу ту ее часть, что она держала взаперти почти всю свою жизнь. Она была Огюстиной Митчелл — уравновешенным учёным, способной постоять за себя как физически, так и морально, со всеми мужчинами на раскопках. Она не узнавала в себе такую Огюстину — женственную, чувственную.
Расправив плечи, она уставилась на него, не обращая внимания на то, что он выглядел еще больше с руками, сложенными на массивной груди. Его бицепсы были просто огромны. Однако, всю свою жизнь, она никогда не отступала ни перед кем, и не собиралась начинать с какого-то типа из своего сна.
— Почему мне не следует здесь быть? Это — мой сон.
Она почувствовала его недовольство, несмотря на то, что он не двинулся и не сделал ни единого жеста, выдающего его состояние. Этот человек был неимоверно сдержан.
— Для тебя не безопасно находиться рядом со мной.
Огюстина наблюдала, словно заворожённая, как его длинные, крупные пальцы выпрямились и сжались в кулаки. Она не боялась, что он причинит ей боль. Напротив, у нее было чувство, что у этого мужчины огромная выдержка, возможно даже, иногда чересчур.
— Почему это не безопасно? — Огюстина почти не узнавала мурлычущий, кокетливый тон собственного голоса.
Она шагнула к нему. Он не двинулся, даже когда она положила ладонь на середину его груди и почувствовала учащённые, тяжёлые глухие удары его сердца. Он не был столь безучастен, каким хотел казаться. Что-то толкнулось в ее живот, и она непроизвольно придвинулась ближе. Вне всякого сомнения, в неё упирался довольно внушительный возбуждённый член. Даже через несколько слоев одежды, разделяющей их, чувствовалось, какой он горячий.
— Я не хочу этого, — выдавил он сквозь стиснутые зубы. Его глаза потемнели, когда он наклонил голову.
