монет, я буду последним идиотом, если упущу случай поправить свои делишки. Может, Андерсона и впрямь сожрала какая-нибудь тварь, так ведь это было ночью! При ясном солнце я уж как-нибудь сумею за себя постоять.
И он, не оборачиваясь, широким шагом направился в глубь острова. Пит Лакруз прицелился из револьвера в его спину. Если бы Он, не раздумывая, продырявил второго помощника, то, может быть, спас бы себе жизнь.
Но Пит не выстрелил.
VII
Пирамида
— За мной! — скомандовал я и устремился к шлюпке, что осталась на берегу в полумиле от нас. Ванда и Лакруз следовали по пятам.
Пит и я перевернули лежавшую вверх дном шлюпку и поволокли ее к океану. Ванда, как могла, помогала нам. Подтащив ее к самой кромке воды, мы остановились, готовые в любую секунду одним рывком столкнуть утлое суденышко в море. Я повернулся к Ванде:
— Нужно набрать запас пресной воды; грузите все, что найдете вокруг съестного, и дожидайтесь нашего возвращения. Если вдруг заметите что-нибудь подозрительное, тут же отчаливайте от берега.
Пригнувшись к земле, мы бросились обратно к плато. Пит всю дорогу бубнил что-то о револьвере, но мне было не до него.
Бежать было трудно. Царапины от колючих кустов, ссадины от острых камней на ногах отдавались мучительной болью. От усталости и треволнений вчерашнего дня у меня вновь разболелась голова. Удары дубовыми веслами не проходят даром, как, впрочем, и любые другие. Прихрамывая, я ковылял по каменистому берегу и крыл последними словами второго помощника. Какого черта я должен, сбивая в кровь ноги, спешить на помощь этому строптивому болвану, спрашивал я себя! Однако, как и Пит, я хорошо знал ответ: без Гленка, без его решительности и опыта у нас нет и призрака надежды преодолеть пятьсот миль по соленой глади океана, чтобы высадиться на острове Пасхи. Гленк законченный негодяй, это верно, однако в отваге ему не откажешь.
У Гленка было преимущество в пять — десять минут, которые я и Лакруз потратили, переволакивая шлюпку, однако он двигался к плато со стороны лагуны, к тому же через совершенно незнакомую местность. Но моим расчетам, он должен был выбраться на вершину почти одновременно с нами.
Так оно и вышло. Когда мы поднялись на край плато, справа возникла коренастая фигура шотландца; он был на полпути к ближайшему из двух бугорков. За ними возвышался большой продолговатый холм, еще дальше маячил центральный монолит. Все как будто оставалось по-старому, и все же я шел вперед, полный дурных предчувствий.
Стараясь не терять Гленка из виду, я краем глаза продолжал следить за пирамидой. Вид серого чудовища всколыхнул во мне прежний страх и вместе с ним — прежние вопросы. Из кучи гипотез и предложений в моем мозгу мало-помалу начинала вырисовываться стройная картина; странно, но я чувствовал, что теперь как никогда близок к разгадке тайны острова.
— Держись подальше от Гленка, — посоветовал я Лакрузу. — Он не успокоится, пока не заполучит обратно свой револьвер. Но помни: главная опасность — пирамида.
Гленк дошагал до места, где из холма торчал сверкающий на солнце край металлического панциря. Взрыхленная почва отмечала участок вчерашних раскопок. С радостным возгласом наклонившись, Гленк уперся покрепче ногами и принялся тянуть на себя край металлической пластины, очевидно, надеясь выволочь на свет Божий весь панцирь. Однако для такого подвига не хватило всей его недюжинной физической силы. По-видимому, он твердо считал, что вещество панциря является сплавом, содержащим серебро или платину. Некоторое время он яростно дергал одну из пластин в надежде оторвать ее, однако она и не думала поддаваться. Наконец, оставив бесплодные попытки отломить часть панциря, он выпрямился и зло посмотрел на неподатливый металл. Пот градом катился по его обросшему десятидневной щетиной лицу.
— Теперь вы убедились в бессмысленности вашей затеи? — проговорил я, подойдя к нему. — Будьте благоразумны, оставьте панцирь в покое и возвращайтесь к шлюпке.
— Не раньше, чем я раздобуду пару обломков этой штуковины, — Гленк с раздражением отер пот рукой.
— Ну если так, то я хотел бы кое-что вам показать. Может быть, тогда вы станете немного сговорчивее, — я указал на расплющенный холм. — Идемте, вы сами увидите, что стало с несчастным Андерсоном. Бедняга тоже охотился за сокровищами. Если вас не стошнит от вида той каши, что от него осталась, можете бродить тут сколько душе угодно. Уверяю вас, это займет совсем немного времени.
С недовольным ворчанием Гленк последовал за мной. Я подвел его к красному, уже слегка побуревшему пятну крови, перемешанной с илом. Зрелище действительно было не из приятных; на второго помощника оно подействовало подобно удару электрическим током. Его грубое волевое, лицо утратило привычное самонадеянное выражение; по тому, как он судорожно вздрогнул и впился глазами в пирамиду, я понял, что Гленк испугался — быть может, впервые в своей жизни. Однако это длилось лишь несколько мгновений. Самолюбивый характер шотландца не мог позволить ему спасовать перед безмозглой серой глыбой.
Повернувшись спиной к пирамиде, он вразвалку двинулся обратно к торчавшему из холма панцирю.
— Катись к дьяволу, — почти беззлобно бросил он через плечо. — Плевать я хотел на тебя и твои детские сказки. Холм рухнул во время землетрясения, а Андерсону просто не повезло, что он оказался рядом. Проваливай, пока я не угостил тебя кулаками.
— Что за упрямый осел! — я не мог сдержаться. — Твоя жадность только погубит нас! За эти жалкие обломки ты не выручишь и ломаного гроша, — разве что всучишь их какому-нибудь археологическому музею.
— Говорят, музеи платят немалые деньги, — невозмутимо возразил Гленк.
— Оставаться дальше на острове равносильно самоубийству! — горячился я. — И мы не можем сидеть здесь до Судного дня в ожидании, когда ваша честь соизволит сойти на берег. Последний раз спрашиваю: ты идешь с нами или нет?
Гленк даже не удостоил меня ответом; повернулся спиной и принялся топтаться вокруг панциря, прикидывая, как бы половчее ухватиться за его край. Я понял, что вразумить его не удастся. Сейчас для него ничего не существовало, кроме куска сверкающего металла и звона монет, которые он надеялся за него выручить.
Вне себя от ярости, я еще кричал, что с меня довольно, что шотландец давно сидит у меня в печенках и я немедленно возвращаюсь к шлюпке…
Выстрел щелкнул, как удар хлыста. Подскочив на месте, я оглянулся. Гленк с неожиданным для его массивного сложения проворством резко повернулся всем телом, готовый грудью встретить любую опасность.
За препирательствами с Гленком я начисто позабыл о Лакрузе. Теперь мне уже никогда не узнать, зачем Питу понадобилось всаживать пулю в бок пирамиды. То ли ему померещилось какое-то движение, то ли у бедного кока попросту сдали нервы и на спусковой крючок он нажал случайно, однако он попал в самую середину лоснящейся серой стены.
Все, что произошло вслед за этим, я помню не вполне отчетливо. В голове остались лишь отдельные эпизоды, как будто никак не связанные между собой. Мои представления о времени совершенно исказились; события развивались с молниеносной быстротой, и, наверное, все длилось не дольше двух-трех секунд, хотя мне показалось, что прошла вечность.
Словно зачарованные, мы стояли и следили за тем, как серая поверхность монолита заволновалась, пошла крупной рябью, точно океан в непогоду, и вдруг сползла — нет, не то слово! — с ужасающим грохотом обрушилась вниз, подняв в воздух облако пыли. Я отчетливо помню туповатое удивление на лице
