С дрожью она снова перевела взгляд на свой рисунок. Это был классический портрет. С классическим реализмом.
Остальные работы были выполнены в ином стиле. Изображения были перекошены из-за того, что он не видел, что рисовал, уже пятьдесят лет. Все они были написаны по памяти, которая не освежалась десятилетиями.
Клер подняла портрет. Он был выписан с любовью, тщательно выполнен. Дань ей.
— Я желаю, чтобы вы не смотрели ни один из них, — произнес он прямо у нее над ухом.
Она задохнулась и моментально сделала поворот. Пока успокаивалось сердце, она некстати подумала о том, как, черт побери, он хорошо пахнет.
— Почему ты не хочешь, чтобы я видела их?
— Это личное.
Повисла пауза, после чего ее осенило.
— Ты когда-нибудь рисовал других женщин?
— Вы должны вернуться в постель.
— Ну?
— Нет.
Нахлынуло облегчение. Что, по некоторым причинам, совсем ее не обрадовало.
— Почему нет?
— Они не… радовали мой взор.
Не подумав, она спросила:
— Ты был с кем-нибудь из них? Ты занимался сексом с ними?
Он оставил душ включенным, и тишину теперь наполнял только шум бегущей по мрамору воды.
— Скажи мне.
— Нет.
— Ты сказал, что не будешь заниматься со мной сексом. Это потому что ты не… способен быть с людьми?
— Это вопрос чести.
— Так вампиры… занимаются сексом? Я имею в виду, что ты можешь, правильно? — «О’кей, и зачем она свернула на эту скользкую дорожку? Заткнись, Клер…»
— Я способен к возбуждению. И я могу… довести себя до завершения.
Она была вынуждена закрыть глаза, когда представила его на кровати в сияющей наготе, волосы распущены и раскинулись вокруг. Она увидела, как одна из этих длинных мускулистых рук охватывает его, поглаживая член до тех пор, пока он не изгибается дугой на матрасе и…
Она услышала, как он резко втянул в себя воздух и выпалил:
— Почему вас это соблазняет?
Господи, его чувства так остры. А как же могло быть иначе?
Хотя было не похоже, что он нуждался в знании деталей ее собственного возбуждения.
— Ты когда-нибудь был с женщиной?
Он качнул головой.
— Большинство были в ужасе от меня, и по праву. Они отшатывались от меня. Особенно когда я… питался от них.
Она попыталась представить, на что было бы похоже контактировать только с людьми, которые считают тебя внушающим страх. Не удивительно, что он замкнут и стыдлив.
— Те же, кто не находил меня… отвратительным, — продолжал он, — кто привыкал к моему присутствию, кто не отвергал меня… Я обнаружил, что мне не хватает силы воли. Я не находил их привлекательными.
— Ты никогда ни с кем не целовался?
— Нет. А сейчас ответьте на мой вопрос. Почему мысль обо мне… избавляющемся от боли, возбуждает вас?
— Потому, что мне понравилось бы… — «Смотреть». — Я считаю, что ты должен выглядеть красиво, когда делаешь это. Я думаю, что ты… красивый.
Он задохнулся.
Когда долгое время не было слышно ничего кроме воды в душе, она продолжила.
— Я сожалею, если шокировала тебя.
— Вы находите меня приятным своему взору?
— Да.
— Правда? — Прошептал он.
— Да.
— Господи помилуй! — Цепи прокатились по полу, когда он отвернулся и пошел обратно в душ.
— Майкл?
Металлические звенья продолжили свое движение.
Клер вернулась к кровати и села на краешек, держа свечу обеими руками, пока он занимался своим туалетом. Когда вода прекратила бежать, и Майкл, в конце концов, вышел из ванной, она сказала:
— Я тоже хочу в душ.
— Воспользуйтесь. — Вода снова полилась, как будто бы по его воле. — Уверяю, что не нарушу ваше уединение.
Она прошла в ванную комнату и поставила свечу на столешницу раковины. После его душа воздух был теплый, влажный и пах пилированным мылом[15] и таинственными специями. Скинув халат и нижнее белье, Клер шагнула под поток воды, разлившийся по телу, намочивший волосы и очистивший тело.
Она была потрясена недостатком сострадания, который он испытывал на протяжении пяти десятилетий. Жестокостью того, что его единственные компаньоны похищались для него, их права нарушались для того, чтобы он мог выжить. Лишением свободы, уже так давно тянущимся, и которое продолжится, пока его не освободят. Фактом, что он даже не подозревал, что красив.
Она ненавидела то, что всю свою жизнь он прожил один.
Закончив принимать душ, она вытерлась и натянула халат обратно, засунув трусики и бюстгальтер в карман.
Выйдя из ванной комнаты, она позвала:
— Майкл, где ты?
Она прошла дальше в комнату.
— Майкл?
— Я за столом.
— Ты не сделаешь чуть посветлее?
Свечи тут же вспыхнули.
— Спасибо. — Она рассматривала его, пока он копошился, чтобы скрыть то, что рисовал. — Я заберу тебя с собой. — Заявила она.
Его голова поднялась, и впервые тот же путь повторили и его глаза. Господи, как же они восхитительны, когда сияют вот так.
— Прошу прощения?
— Когда Флетчер придет за мной, я собираюсь сделать так, чтобы ты тоже выбрался отсюда. — Вероятнее всего, звезданув дворецкого именно тем подсвечником, который держала сейчас в руках. — Я позабочусь о нем.
— Нет! — вскочил на ноги Майкл. — Вы не должны вмешиваться. Вы уйдете так же, как и пришли, без принуждения.
— Черта с два я так сделаю. Это неправильно. Все это. Это неправильно и для женщин, и для тебя, и это ошибка твоей матери. Да и Флетчера тоже.
И таковым она смогла бы привести вещи к их правильному и закономерному итогу. Эта женщина и ее головорез-дворецкий нуждаются в том, чтобы их засадили за решетку, и Клер не заботит, сколько им лет. К сожалению, заявить на них в полицию с жалобой на то, что они держат прикованного в подвале вампира,
