Джим сплюнул кровь.
– Наконец-то стоящая мысль.
Найджел потянулся, чтобы забрать окровавленный платок. В секунду, когда его руки коснулись материи, пятна исчезли, к ткани вернулась первоначальная белизна, какой она была до встречи с красным гейзером.
Он протянул платок назад для дальнейшего использования. – Ты содержишь в себе обе стороны, Джим. Хорошую и плохую в одинаковой мере, которые допускают как безграничную доброту, так и невероятную безнравственность. Таким образом, обе стороны сочли тебя приемлемым. Мы и… другие… все мы верим, что когда тебе представиться семь возможностей, ты повлияешь на ход событий согласно нашим выгодам. Мы на стороне добра, они – зла… и конечный результат определит судьбу человечества.
Джим прекратил отчищать свой нос, сосредоточившись на англичанине. Он не мог ничего возразить о характеристике его личности, в голове все еще была каша. А может, благодаря Колину, ублюдку с хрустящими костяшками, он схлопотал сотрясение?
– Так, принимаешь ли ты свою судьбу? – спросил Найджел. – Или на этом все кончится?
Джим прокашлялся. Он не привык умолять.
– Пожалуйста… просто позвольте мне увидеть мою мать. Мне… мне нужно знать, что она в порядке.
– Мне очень жаль, но, как я уже сказал, только мертвые могут пройти на другую сторону. – Рука Найджела опустилась Джиму на плечо. – Так, каков твой ответ, дружище?
Байрон подошел ближе.
– Ты сможешь сделать это. Ты – плотник. Ты строишь дома, перестраиваешь их. Человеческие жизни – те же самые сооружения.
Джим взглянул на замок, чувствуя биение пульса в сломанном носу.
Если принять сказанное на веру, если все это – правда, и он был каким-то спасителем, тогда… если он уйдет прочь, то потеряет единственную частичку своей матери. И сколь бы его не манили пустота и безвременное небытие, это была нечестная смена того, где она сейчас находилась.
– Как это сработает? – спросил он. – Что я должен сделать?
Найджел улыбнулся. – Семь смертных грехов. И в их власти семь душ. Семь людей на перепутье, с выбором, который они должны сделать. Ты входишь в их жизни и влияешь на их дорогу. Если они выберут праведность вместо греха, мы выиграем.
– А если нет…
– Победит другая сторона.
– Что за другая сторона?
– Противоположная нашей.
Джим окинул взглядом белую скатерть и блестящее серебро на столе. – Так… мы сейчас говорим о шайке ворчунов, засевших на креслах перед шоу «Девочки идут в разнос», и потягивающих пиво?
Колин рассмеялся.
– Едва ли, дружище. Хотя, сходство есть, без сомнений.
Найджел стрельнул взглядом на своего приятеля, потом посмотрел на Джима.
– Другая сторона – это зло. Я позволю твоему разуму провести соответствующие параллели, но если ты нуждаешься в отправной точке, ты должен подумать о том, что сделали с твоей матерью, и что те, кто ранил ее, наслаждались процессом.
Желудок Джима свело так сильно, что он опрокинулся на бок и тяжело задышал. Когда его спину погладила рука, у него возникло предчувствие, что она принадлежала Бэрти. И он оказался прав.
В конце концов, рвотный рефлекс пошел на убыль, к нему вернулось дыхание.
– Что, если у меня не получиться?
Ответил Колин.
– Я не хотел бы врать… будет нелегко. Другая сторона способна на все. Но и ты не останешься без помощи.
Джим нахмурился.
– Минуточку, они думают, что я дурно повлияю? На тех людей, на перепутье?
Найджел кивнул.
– Они также верят в тебя, как и мы. Но мы получили преимущество, чтобы достучаться до тебя.
– Каким образом?
– Бросание монеты.
Джим моргнул. Точно, потому что… так же поступают на Суперкубке.
Уставившись на ворота, он попытался представить свою маму не такой, какой он оставил ее на полу кухни, а выдающейся женщиной, каковой она всегда была. Счастливой. Свободной от бремени. Невредимой.
– Кто эти семеро?
– Для установления личности первого мы немного поможем тебе, причем сделаем это в открытую, – сказал Найджел, поднимаясь на ноги. – Удачи!
– Погодите… как я узнаю, что делать?
– Используй голову, – вмешался Колин.
– Нет, – возразил Бэрти, баюкая морду волкодава, – свое сердце.
– Просто верь в будущее. – Байрон сдвинул очки выше на нос. – Надежда – лучшее… – на этом Найджел закатил глаза. – Просто скажи людям, что нужно делать. Это сокращает болтовню, оставляя больше времени на полезные дела.
– Такие, как жульничество в крокет? – пробормотал Колин.
– Я увижу вас снова? – спросил Джим. – Я могу обратиться к вам за помощью?
Ему не ответили. Вместо этого, его сотряс еще один удар, чертовски похожий на двести-сорок… и он очутился в длинном, белом коридоре, свет ослеплял его, а ветер дул прямо в лицо.
Он понятия не имел, где окажется в этот раз. Может в Колдвелле. А может – в Диснейленде.
Хрен его знает, учитывая, как обстоят дела.
Глава 6
Наступила ночь, когда Мария-Тереза взялась за ручку антипригарной сковороды и скользнула лопаточкой по краям идеально-круглого блина. Его уже можно было переворачивать, узор из маленьких пузырьков впечатался в кремовую поверхность.
– Ты готов? – спросила она.
Ее сын улыбнулся со своей высокой наблюдательной табуретки по другую сторону стола.
– На счет три, хорошо?
– Ага.
Их голоса хором просчитали три, два… один. Потом, с поворотом запястья, она подбросила блин в воздух и поймала его четко по центру сковородки.
– У тебя получилось! – воскликнул Робби, когда от сковороды поднялось шипение.
Мария-Тереза улыбнулась, чувствуя при этом жгучую грусть. От одобрения семилетних детей захватывало дух, они заставляли почувствовать себя волшебником в самых обыденных ситуациях. Эх, если бы только она заслуживала похвалы в чем-то большем.
– Принеси, пожалуйста, сироп, – попросила она.
Робби соскользнул с табуретки и поплелся к холодильнику, шаркая тапочками. На нем была футболка «Человек-Паук», джинсы и ветровка «Человек-Паук». На его кровати постелены простыни и покрывала «Человек-Паук», а лампа, под светом которой он читал комиксы «Человек-Паук», была со стеклянным колпаком под стать «паучьему» интерьеру. Его предыдущей манией был «Губка Боб», но в прошлом октябре, когда он готовился похоронить в веках свои шесть лет, он заявил, что повзрослел, и что с этого времени
