И мысленно вернулась к тем ощущениям, которые испытала, когда он притянул ее к своему телу и стиснул в своих сокрушительных объятиях, поглощая ее жизненную сущность. В тот момент она была слишком потрясена, чтобы почувствовать сильное возбуждение. Роф распростерся на ней всем своим огромным телом, руки запутались в ее волосах, а рот жадно присосался к шее. И этот его толстый ствол слегка напугал ее.
Но это же смешно!
Она так долго мечтала узнать, что значит быть взятой им. Избавиться, наконец, от своей девственности и ощутить мужчину внутри себя.
Всякий раз, стоило ей представить их вместе, температура ее тела повышалась, а кожу начинало покалывать. Но реальность оказалась слишком подавляющей, явившись для нее полной неожиданностью. И теперь Марисса сожалела, что это не продлилось подольше и что Роф не был с ней капельку нежнее. У нее закралось чувство, что ей бы понравилось, действуй он чуть медленнее.
Но ведь он думал вовсе не о ней.
Марисса снова сжала руку в кулак.
Нет, она не хотела вернуть его. Чего она хотела, так это чтобы он отведал тех мучений, через которые пришлось пройти ей самой.
Не отводя взгляда от Рейджа поверх головы Бет, Роф обхватил девушку руками и притянул поближе к себе. Наблюдая за тем, как она облегчает страдания вампира, он чувствовал себя полностью обезоруженным.
«Забота о его братьях — забота о нем», вспомнилось ему. Старейший кодекс чести в воинском классе.
— Пойдем в постель, — прошептал он ей на ушко.
Она позволила взять себя за руку и увлечь в его комнату. Когда они оказались внутри, он запер дверь и затушил все свечи, кроме одной. Затем развязал кушак ее халата и стянул атлас с ее плеч. Свет одиноко горящего фитиля заиграл на ее обнаженной коже.
Роф снял свои кожаные брюки. А потом они просто лежали вместе.
Ему не хотелось секса. Не сейчас. Он стремился лишь разделить с ней эти тихие мгновения. Хотел ощущать рядом с собой ее теплую кожу, ее дыхание, невесомо ласкающее его грудь, ее сердце, бьющееся всего в нескольких дюймах от его собственного. И подарить ей в ответ такую же умиротворенность.
Он погладил ее длинные, шелковистые волосы и глубоко вздохнул.
— Роф?
Ее голос в сумеречной тиши звучал восхитительно. Ему нравилось, как вибрирует ее горло рядом с мышцами его груди.
— Да? — он поцеловал ее макушку.
— Кого ты потерял? — она передвинулась, упершись ему в грудь подбородком.
— Потерял?
— Кого лессеры забрали у тебя?
Вопрос поначалу показался ему совершенно неожиданным. А затем все стало на свои места. Она видела последствия сражений. И каким-то образом догадалась, что он сражается не только за свою расу, но и за себя тоже.
Долгое время от него не слышалось ни звука, наконец, он проговорил. — Моих родителей.
Он ощутил, как ее любопытство сменилось печалью.
— Мне жаль.
Молчание затягивалось.
— Как это случилось?
«А вот это уже интересный вопрос», подумал он. Так как существуют две версии событий. По вампирским преданиям, эта кровавая ночь побила все рекорды героизма, возвестив о рождении великого воина. Но не он положил начало этим россказням. Его людям необходимо было в него верить, вот они и сочинили себе историю под стать их неуместной вере.
Он один знал правду.
— Роф?
Вампир перевел взгляд на подернутую туманной дымкой красоту ее лица. Трудно было игнорировать нежность, сквозившую в ее голосе. Она предлагала ему сочувствие, и по какой-то неясной причине, он хотел этого от нее.
— Это произошло до моего Перехода, — еле слышно прошептал он. — Давным-давно.
Его рука ненадолго замерла в ее волосах, страшные воспоминания и яркие образы вернулись с прежней силой.
— Мы считали, что нам, как Первой Семье, со стороны лессеров ничто не угрожает. Наши дома были хорошо защищены, надежно укрыты в глубине лесов, и мы постоянно переезжали из одного жилища в другое.
Роф обнаружил, что, если не прекращать гладить ее волосы, то он может продолжать свой рассказ.
— Стояла зима. Холодная февральская ночь. Один из слуг выдал наше местонахождение. Лессеры пришли группой из пятнадцати или двадцати человек и резнёй проложили себе путь через поместье, проломив наши каменные стены с бойницами. Мне никогда не забыть этого грохота, когда они колотили в двери наших покоев. Мой отец схватился за оружие, одновременно вынудив меня спуститься в подпол. Он запер меня внутри за миг до того, как они ворвались через дверной проем, воспользовавшись тараном. Он прекрасно владел мечом, но их было слишком много.
Руки Бет коснулись его лица. Казалось, нежные слова, слетающие с ее губ, доносятся до него откуда-то издалека.
Роф закрыл глаза, перед ним стояли жуткие образы, до сих пор властвующие над его кошмарами.
— Вначале они зарезали слуг, затем убили моих родителей. Я все это видел через отверстие в досках. Как я упоминал, зрение у меня тогда было получше.
— Роф…
— Пока все происходило, стоял такой гвалт, что никто не расслышал моего крика, — он вздрогнул. — А я боролся, пытаясь выбраться. Толкал замок, но тот был крепким, а я — слабым. Царапал доски, скреб их до сломанных и кровоточащих ногтей. Пинал ногами…
Его тело реагировало на пережитый ужас заточения. Рофа бросило в холодный пот, дыхание стало прерывистым.
— Едва они ушли, мой отец попытался подползти ко мне. Они закололи его в сердце, и он… Силы покинули его, когда до входа в мое убежище оставалось не более двух футов [114], и он замер, протягивая ко мне руку. Я звал и звал его, пока совсем не охрип. Я умолял его жить, даже видя, как тускнеет и уходит свет из его глаз. Долгие часы я был заперт там в ловушке вместе с их телами, видя, как расползаются по доскам лужи крови. На следующую ночь пришли несколько гражданских вампиров и выпустили меня.
Ощутив, что рука Бет ласковым, успокаивающим движением пробежала вниз по его плечу, Роф поднес ее ладонь ко рту и поцеловал.
— Перед уходом лессеры стащили с окон все гобелены. В тот миг, когда взошло солнце и его лучи проникли в комнату, все тела сгорели. Мне нечего стало предавать земле.
Роф почувствовал, как что-то упало ему на лицо. Слеза. Бет.
Он потянулся и погладил ее щеку.
— Не плачь.
Хотя за сострадание к нему он любил ее еще сильнее.
— Почему нет?
— Слезы ничего не изменят. Я плакал, когда смотрел, и тем не менее, они все умерли. — Он повернулся на бок и теснее прижал ее к себе. — Если бы я только мог… мне до сих пор снится та ночь. Я был таким трусом. Мне следовало стоять рядом с отцом, я должен был сражаться.
