я не смогла бы передать тебе нужных знаний.
— Я бы предпочла, чтобы меня обучала ты.
— Тогда ты неразумна. — Лицо Избранной резко постарело. Стало древним. — А я усвоила свой урок. Меня нужно изгнать из рядов Эроса, так как я неспособна исполнять плотские традиции.
Кормию беспокоили мертвые тени в глазах Лейлы.
— Возможно, это была его вина?
— Вопрос не в том, его ли это вина. Он был недоволен мной. Мое бремя, не его. Она вытерла слезы. Скажу тебе, нет большей неудачи, чем неудача сексуальная. Ничто не ранит так глубоко, как отказ от твоего обнаженного тела и инстинкта соединения от человека, которому ты хотела бы отдаться… когда сторонятся твоего тела — вот худший отказ. Так что я должна оставить Эрос, и не только ради их прекрасной традиции, но и ради себя самой. Я не смогу пройти через это снова. Никогда. А теперь уходи, и ничего не говори. Я должна собраться с мыслями.
Кормия хотела остаться, но спорить сейчас ей казалось неправильным. Она поднялась и сняла накидку, обернув ею плечи своей сестры.
Лейла подняла на нее удивленный взгляд.
— Воистину, мне не холодно.
Произнесла она, еще больше закутавшись в ткань.
— До встречи, сестра моя.
Кормия отвернулась и пошла к озеру размышления.
Она подняла глаза в молочное небо. Ей хотелось кричать.
*** Вишес скатился с Джейн и устроился так, что теперь она уткнулась ему в грудь. Ему нравилось, когда она тесно прижималась к нему с левой стороны, чтобы боевая рука была наготове убить за нее. Лежа здесь и сейчас, никогда еще он не был так собран, а жизненные цели — столь ясными: его главными приоритетами стали ее жизнь, здоровье и безопасность, и та сила, которой он обладал, чтобы выполнить цели, делала его целостным.
Он был собой благодаря ей.
За то короткое время, что они знали друг друга, Джейн ворвалась в ту секретную комнату в его груди, убрав с дороги Бутча, и расположившись там как дома. И он почувствовал, что это правильно. Чувствовал, что так и должно быть.
Она что-то пробормотала во сне и еще крепче прижалась к нему. Погладив ее по спине, он поймал себя на мысли, что, без всякой на то причины, вспоминает свой первый бой, противостояние, вскоре за которым последовал первый в его жизни секс.
В военном лагере, мужчинам, недавно прошедшим превращение, определялось ограниченное количество времени, чтобы те могли набраться сил. И все же, когда отец встал перед ним и объявил, что он должен драться, Вишес был удивлен. Ему нужен был хотя бы день для того, чтобы восстановиться.
Бладлеттер улыбнулся, показав клыки, которые никогда не убирал.
— И ты будешь драться в паре с Гродтом.
Солдат, у которого Ви украл оленью ногу. Груда жира, чья доблесть была в молоте.
Он был неимоверно истощен, на ногах его держала лишь его гордость. Ви направился к бойцовскому рингу, что находился за спальными местами солдат. Ринг был неровным круглым провалом в полу пещеры, как будто на этом месте великан в расстройстве вогнал в землю свой кулак. В этой глубокой, по самую грудь, яме, стены и дно которой потемнели от крови, воину предписывалось драться, пока он мог устоять на ногах. Запрещенных приемов не существовало, и единственное правило относилось к проигравшему и к тому, что он должен был предъявить как плату за свой проигрыш в бою.
Вишес знал, что не был готов к бою. Дева-Летописица, он едва смог спуститься на ринг без падения. Но это и была главная цель, не так ли? Его отец разработал идеально хитрый план. Ви мог выиграть этот бой лишь одним способом, и если он использует свою руку, то весь лагерь увидит то, что до этого было лишь слухом, и изгонит его навсегда. А если он проиграет? Тогда он не будет представлять никакой угрозы для власти своего отца. Так или иначе, превосходство Бладлеттера останется нетронутым, и зрелость его сына ему не угрожала.
Когда жирный солдат вскочил с громким криком и размахнулся молотом, Бладлеттер замаячил возле края ринга
— Какое оружие мне дать моему сыну? — спросил он у собравшихся. — Я думаю, может быть… — Он посмотрел на одну их кухарок, которая оперлась на метлу. — Дай ее мне.
Женщина подчинилась и неловко уронила вещь к ногам Бладлеттера. Когда она наклонилась, чтобы поднять ее, он отшвырнул ее в сторону, как ветку, что валялась на его пути.
— Возьми это, сын мой. И молись Деве, чтобы он не воспользовался этим, когда ты проиграешь.
В толпе зрителей раздался смех, Ви схватился за деревянную рукоятку.
— Начали! — пролаял Бладлеттер.
Толпа приветственно завопила, кто-то вылил останки эля прямо на Вишеса, теплые брызги ударили в голую спину и потекли по обнаженным ягодицам. Жирный солдат напротив него улыбнулся, обнажив верхнюю челюсть, которую украшали клыки. Мужчина начал обходить вокруг Ви, молот покачивался на конце цепи с тихим свистящим звуком.
Ви неуклюже следил за противником, с трудом контролируя свои ноги. Он сосредоточил свое внимание главным образом на правом плече мужчины, на том, которое будет напряжено, когда он выбросит вперед молот, и боковым зрением следил за толпой. Медовуха была самым безобидным из того, чем они могли в него запустить.
Казалось, это была не драка, а скорее уклонение от нее: Ви вроде как оборонялся, а его противник был показушно агрессивен. Пока солдат демонстрировал свои умения в обращении с оружием, Ви изучал предсказуемость действий мужчины, а также ритм его молота. Каким бы сильным солдат ни был, ему все равно приходилось напряженно расставлять ноги, перед тем, как послать в полет зубчатую голову своего молота. Ви ждал очередной паузы в действии, а затем, размахнувшись, ударил солдата рукояткой метлы прямо в пах.
Мужчина заорал, уронил молот, свел вместе колени, прикрывая пах ладонями. Ви не стал терять время. Он завел метлу за спину и со всего размаху обрушил рукоятку на голову своего противника, полностью его вырубив.
Аплодисменты стихли, было слышно лишь потрескивание огня и рваное дыхание Ви. Он бросил метлу и перешагнул через своего противника, готовый покинуть ринг.
На краю ринга встал его отец, блокируя ему выход.
Глаза Бладлеттера были узкими как лезвие.
— Ты не закончил.
— Он не поднимется.
— Дело не в этом.
Бладлеттер кивнул в сторону солдата, что валялся в отключке на полу ринга.
— Закончи с ним.
В этот момент противник застонал, а Вишес оценил планы отца. Если Ви откажется, игра, что ведет его отец, будет считаться законченной, и отчуждение, которое Бладлеттер жаждал для своего сына, будет полным, хотя может и не таким, каким он планировал: Ви станет мишенью для мелких шпилек, его посчитают слабым, не нашедшим в себе силы наказать противника. А если он закончит, как ему велели, конечно, его положение в лагере будет более-менее стабильным, но только до следующего испытания.
Его накрыла ужасная усталость. Неужели вся его жизнь всегда будет основываться на подобном пошлом и безжалостном балансе?
