Прежде чем пройти в дальнюю дверь, он осмотрел все, что осталось после того, что они делали с Хекс. На полу была чертова куча марли, а на столе, где она лежала, оставалось много крови. Простынь и полотенца, в которые она была завернута, валялись в стороне.
Слишком много крови. И вся свежая.
Джон громко свистнул, привлекая к себе внимание Ви.
«Может мне кто-нибудь сказать, что, вашу мать, здесь произошло?»
— Сам у нее спросишь. — Когда Брат поднял оранжевое мусорное ведро и начал собирать использованную марлю, Ви сделал паузу, но так и не встретился взглядом с Джоном. — Она будет в порядке.
О теперь-то Джон знал это наверняка.
Тем не менее, как бы плохо он не думал о ее повреждениях, они оказались хуже. Гораздо хуже.
Вообще-то, когда дело касалось повреждений, полученных в бою или на поле боя, информация передавалась из уст в уста без лишних размышлений: сломана бедренная кость, раздавлены ребра, колотая рана. Но женщина была обследована без присутствия мужчин, и никто не сказал ни слова о том, что было прооперированно.
Только то, что лессеры были импотентами, не означает, что они не могли делать таких вещей как…
Прохладный ветерок, прошедший по операционной, заставил Ви снова поднять голову.
— Небольшой совет, Джон. Я бы на твоем месте сохранил свои гипотезы при себе. Предполагая, что ты хочешь быть тем, кто прикончит Лэша, правда? Ни Рив или Тени. Несмотря на мое уважение к ним, я осознаю, что это твое право.
«Бог мой, а Брат крут», подумал Джон.
Кивнув один раз, он направился в комнату Хекс, подумав, что эти люди были не единственной причиной, по которой он собирался продолжать закрывать на все глаза. Хекс не нужно знать, через что ему пришлось пройти.
***
Хекс чувствовала себя так, словно в ее матке кто-то припарковал автобус Фольцваген.
Давление было столь велико, что она, на самом деле, подняла голову и посмотрела вниз на свое тело, чтобы убедиться — не было ли там припухлости размером с гараж.
Нет. Плоский, как и всегда.
Она позволила своей голове упасть обратно.
На каком-то уровне Хекс поверить не могла, где сейчас находилась: после операции, лежащей в постели с все еще перевязанными руками, ногами и головой… и повреждением на внутренней стенке матки, которое уже было заштопано.
Когда она находилась во власти своей фобии замкнутого пространства, то ничего вокруг не видела, кроме смертельной опасности. Находясь в таком переклинивающем состоянии, она не чувствовала себя в безопасности, окруженная людьми которых знала и которым могла доверять.
Сейчас, пройдя через этот ад, и факт того, что она была в целости и сохранности, побудил в ней приятную выработку эндорфинов.
Последовал тихий стук, и по запаху, доносящемуся из-за двери, Хекс уже знала, кто это был.
Коснувшись волос, она задалась вопросом, насколько дерьмово она выглядит, но решила, что лучше не знать.
— Входи.
Показалась голова Джона Мэтью и его брови выгнулись в как-ты-себя-чувствуешь арку.
— Я в порядке. Уже лучше. Только слабость из-за медикаментов.
Он проскользнул внутрь и прислонился спиной к стене, засовывая руки в карманы и скрещивая ноги в ботинках. Его футболка выглядела еще ничего, но белые Hanes, оставляли желать лучшего, учитывая то, что они все были пропитаны лессеровской кровью.
Он пах, как и подобало, пахнуть мужчине — мылом и свежим потом.
И выглядел так, как подобало выглядеть мужчине — высоким, широкоплечим и смертоносным.
Боже, неужели она так пропала только при виде его?
— Твои волосы стали короче, — сказала она без особой причины.
Он неловко провел одной рукой по своему ежику, наклонив голову вниз, заставляя этим движением выделить мощные мускулы, тянущиеся от плеч к шее под золотистой кожей.
Внезапно Хекс задалась вопросом, будет ли у нее снова когда-нибудь секс.
Она была уверена, что это неуместная мысль. Учитывая, как провела последние…
Хекс нахмурилась.
— Сколько недель меня не было?
Он поднял четыре пальца, а затем сжал их в кулак.
— Почти четыре? — Когда он кивнул, она принялась тщательно разглаживать складки на простыне, которой была накрыта ее грудь. — Почти… четыре.
Что ж, люди удерживали ее несколько месяцев, прежде чем ей удалось от них вырваться. И какие-то неполные четыре недели должны были бы быть пустяком.
Ох, но она ведь там не прогуливалась, не так ли. Важен не «результат». А сам «процесс».
— Хочешь присесть? — спросила она, указывая на стул рядом с кроватью. Эту вещь была стандартной, что означало — этот стул выглядел таким же удобным как кол в заднице, но она не хотела, чтобы он уходил.
Брови Джона снова приподнялись, но все же кивнул и подошел к ней. Размещая свое огромное тело на крохотном стульчике, он попытался скрестить свои ноги в коленях, затем в лодыжках. Измучившись, в конце концов, он сунул свои ноги в байкерских ботинках под кровать и закинул руку на спинку стула.
Она вертела в руках конец своей чертовой простыни.
— Могу я спросить тебя кое о чем?
Периферийным зрением она увидела, как он кивнул, затем поерзал и достал блокнот с ручкой из заднего кармана.
Прочистив горло, она задумалась над тем, как бы получше сформулировать свой вопрос.
В конце концов, она пошла на попятную, и начала с чего-то нейтрального.
— Где в последний раз видели Лэша?
Он кивнул и склонился над бумагой, начав быстро строчить. Пока его слова обретали форму на белой странице, она наблюдала за ним… и осознала, что никогда не хотела, чтобы он уходил. Она хотела, чтобы он вечно оставался рядом с ней.
Безопасность. Она по настоящему чувствовала себя рядом с ним в безопасности.
Джон выпрямился и повернул блокнот. Затем, казалось, замер.
По какой-то причине, она не смогла сосредоточиться на написанном, и растянулась на кровати…
Джон медленно опустил руку.
— Подожди, я еще не прочитала. Не мог бы ты… Что. Что случилось? — Черт возьми, сейчас ее глаза не могли четко его рассмотреть.
Джон наклонился в сторону, и она услышала тихий звук. Затем ей всучили платочек Клинекс.
— О, твою мать, ради Бога. — Она взяла предложенное, промокнув им глаза. — Ненавижу быть как девчонка. Я действительно, чертовский, не выношу вести себя как девчонка.
В то время, пока она выдавала яростную речь об эстрогене, юбках, розовых полированных ноготках, и гребаных шпильках, он подавал ей один платочек за другим, забирая окрашенные в красный цвет те, что уже использовала.
— Я никогда не плачу, чтоб ты знал. — Она посмотрела на него. — Никогда.
Он кивнул и протянул ей еще один гребаный платочек.
— Иисусе. Сначала я вопила, как резаная, а теперь еще и сырость развела. Из-за это дерьма я готова собственноручно прикончить Лэша.
Комнату пронзила вспышка холода, и она посмотрела на Джона… только, чтобы отдернуться. Из сочувствующего парня он за долю секунды превратился в социопата. И к слову, она была практически уверенна, что у него не было веских причин скалить клыки.
