простое поддразнивание, не зайди она так далеко. И он прав: никто не будет знать… кроме них. А потом, было что-то восхитительно волнующее в том, чтобы быть одетой и раздетой одновременно.
Она перешагнула через трусики.
Кеннет быстро опустился, поднял тонкую полоску материи и, засунув в карман шорт, коснулся губами внутренней стороны ее коленей. Затем, медленно поднимаясь, нежно провел пальцами вверх по женскому телу. От этой ласки Марианна вновь замерла в ожидании и предвкушении.
Но голоса, донесшиеся из коридора, прервали столь многообещающее начало. Кеннет убрал руки и, отступив, вновь взял свой бокал, повернулся спиной к дождю, непринужденно опершись на балюстраду, и в ожидании нарушителей их уединения внимательно посмотрел в лицо Марианны. Она обнаружила, что ее пальцы крепко сжимают бокал, и с изумлением поняла, что держала его в руке все это время.
– Для меня ты самая прекрасная из женщин, – пробормотал Кеннет. – И я хочу этой ночи с тобой, как ничего еще не хотел в своей жизни!
Горячая убежденность, звучащая в его голосе, заставила Марианну испуганно вздрогнуть. Что, если ему действительно нужно гораздо большее, чем она могла дать?
– Ты для меня тоже особенный, – призналась Марианна. – Но пойми, пожалуйста…
Он легко прижал палец к ее губам, останавливая слова, произнести которые она считала необходимым.
– У тебя есть ребенок. И ты не хочешь разделить со мной жизнь. Тебе ни к чему еще раз говорить об этом, Марианна. Ты на тысячу ладов давала мне это понять.
– Мне бы хотелось, чтобы все было иначе, Кен. Но так уж сложилось.
Он кивнул.
– Я хочу, чтобы ты знала, как я ценю этот дар… Больше, чем могу выразить словами.
Дар… Какое точное слово! Они дают друг другу самое желанное – чудо, удовольствие, радость обретения того, о чем раньше только мечтали.
– Мама, знаешь что?
Марианну раздирали противоречивые чувства, когда она поворачивалась к подошедшей дочери, которая никогда не станет дочерью Кеннета. Шейла принадлежит своему наследству, и даже она, ее мать, ничего не может с этим поделать, именно оно диктует правила им обеим. В течение нескольких мгновений Марианна роптала на жестокость судьбы, пока не напомнила себе, что Шейла всего лишь невинная жертва. И улыбнулась своей любимой девочке.
– Что я должна знать, Шейла?
Она поставила бокал на балюстраду, готовая выполнить пожелания дочери.
– Тебе не нужно сегодня рассказывать мне сказку на ночь. Кэти сказала, что сделает это. Она знает про драконов!
– Как интересно!
– Я буду спать в комнате с раковинами!
– Значит, все в порядке?
– Да, – уверенно ответила Кэти Ророа и добавила: – Я уложу малышку в постель и посижу с ней, пока она не заснет.
– Большое вам спасибо.
– Пожалуйста.
– И спасибо за великолепный обед, – с запозданием сказала Марианна, гадавшая, как далеко продвинулась старушка в своих догадках.
Впрочем, какая разница? Возможно, они с Кэти Ророа никогда больше не встретятся.
– Здесь осталось еще немного мороженого, если хочешь, мамочка, – заметила Шейла, вернувшаяся к столу, чтобы помочь Кэти.
– Нет, спасибо, я уже поела, Шейла.
Единственная пища, которая ей сейчас требовалась, – это пища для души, которой нужно было как следует запастись, чтобы впоследствии питаться воспоминаниями – о том, как она была женщиной, а не только матерью.
– Я займусь кофе, Кэти, – вставил Кеннет. – Спасибо вам за все.
Старушка, заканчивающая вытирать стол, бросила на него понимающий взгляд.
– Тогда я тоже отдохну. – Составив посуду на тележку, она с ласковой улыбкой посмотрела на Шейлу. – Лучше пожелай маме спокойной ночи сейчас. У нас с тобой много дел.
– Да, у нас много дел! – с нетерпением согласилась девочка. – Спокойной ночи, мамочка! – крикнула она, подбегая к Марианне с раскрытыми для объятий руками.
Марианна пережила несколько тревожных моментов, боясь, как бы ноги дочери не зацепили подол платья, когда она подхватит ее, чтобы, как обычно, поцеловать на ночь. К счастью, все обошлось благополучно, и Шейла, обняв ее за шею, уткнулась в щеку матери.
– А меня поцелуют на ночь? – с усмешкой спросил Кеннет, подходя поближе, чтобы оказаться в пределах досягаемости.
Шейла хихикнула и, наклонившись, запечатлела поцелуй на подставленной щеке. Это было сделано без малейшего колебания, и, хотя Кеннет не являлся для нее незнакомцем, девочка никогда так охотно не фамильярничала с мужчинами. Была ли это проявление естественной симпатии, инстинктивной приязни,
