передумала ли она встречаться с ним, решив оставаться в своей комнате.
Он до конца не осознавал, как был разочарован ее отсутствием, пока она не появилась перед ним, своей цветущей красотой лишая его дыхания, зажигая чувственный голод, который забурлил в его крови.
Как, скажите на милость, он мог когда-то находить ее заурядной?
Протянув руку, он улыбнулся, возликовав, когда она вложила в нее свою ладошку. После обмена короткими приветствиями он повел ее к тому месту, которое приготовил для них. Желая, чтобы она расслабилась и чувствовала себя удобно, он разостлал прямо на ковре одеяло и бросил на него несколько подушек.
– Бог ты мой, – воскликнула она, увидев это, – ты хочешь, чтобы мы сидели на полу?
Уголки его губ приподнялись в улыбке.
– В общих чертах, да. Я хочу, чтобы ты чувствовала себя раскованно.
– Это выглядит вполне удобно. Я просто никогда не сидела на полу.
– Даже когда была маленькая? Она задумчиво сдвинула брови:
– Может, когда была еще совсем маленькая, до того, как умерли родители. А в тетином доме я совершенно определенно не сидела ни на чем, кроме мебели.
– Значит, пора расширять горизонты, ведь именно для этого мы сегодня здесь, не так ли? Учиться и экспериментировать.
Ее ресницы опустились, голос сделался тихим и грудным.
– Да.
Он поднес ее руку к губам и прижался к ней еще одним теплым поцелуем.
– Помни, никакой робости. Расслабься. Ведь я же тебя не укушу. Ну разве что чуть-чуть.
Ее глаза расширились, и она вскинула их, чтобы убедиться, что он ее дразнит. А потом рассмеялась:
– Надеюсь, это будет не больно.
– Ты не почувствуешь ничего, кроме наслаждения, обещаю.
Усадив ее на одеяло, он подложил ей под спину пару подушек и попросил закрыть глаза. Когда она открыла их вновь, перед ней был большой серебряный поднос, на котором стояли бутылка вина, бокалы и блюдо с разнообразными фруктами и конфетами.
Она снова рассмеялась:
– Уж про что, про что, а про еду ты, Кит, никогда не забудешь.
Он серьезно взглянул на нее:
– Еда – одно из главных в жизни удовольствий. Отличная еда возбуждает все органы чувств: зрение, вкус, осязание, обоняние, – он помолчал и вытащил пробку из бутылки, – даже слух. В сочетании с любовным действом пища может создавать воистину божественные ощущения.
Наклонив бутылку, он плеснул понемногу сладкого белого сотерна в каждый бокал и подал один ей. Наслаждаясь ее реакцией, он наблюдал, как она наклонилась, чтобы вдохнуть тонкий цветочный букет вина, но не дал сделать глоток.
– Подожди, – сказал он.
Не отпуская ее взгляда, он обмакнул палец в своем бокале и искусным прикосновением смазал вином ее губы.
Элиза заметно затрепетала, ее рот блестел и чуть подрагивал. Наклонившись вперед, он на мгновение замер, затем скользнул кончиком языка по ее нижней губе, ловя ее вкус и аромат.
– Восхитительно, – пробормотал он, отклоняясь назад. – Теперь твоя очередь.
Она заморгала, глаза потемнели и стали серебристыми. Рука, держащая бокал, дрогнула, но вино не расплескалось, и она медленно опустила палец в свой бокал.
Желание росло, поднималось в нем, пока он с лихорадочным нетерпением ждал ее прикосновения. Он затаил дыхание и не дышал, пока она не дотронулась до него в неумелой, невинно-соблазнительной ласке. Капля вина приятной прохладой растеклась по его теплой сухой коже. Не задумываясь, он поймал кончик пальца губами и втянул в рот всю фалангу, посасывая ее так, словно она была сладкой, как мятный леденец.
Он чуть не застонал, чувствуя, как все тело наполняется мучительно-сладостным томлением.
Элиза, похоже, ощущала то же самое, в ее потрясенном взгляде отразился отблеск желания. Прошла долгая, томительная минута, прежде чем он выпустил ее палец изо рта.
Она изумленно воззрилась на него, явно ошеломленная тем, что такое простое действие имеет силу пробуждать такой глубокий физический отклик.
– В той книжке такого не делают. Он вскинул бровь и улыбнулся:
– Книги такого типа имеют тенденцию сосредоточиваться на технике, выпуская из виду тонкости и нюансы настроения, и хотя такого рода литература имеет свою пользу, искусство любви – это нечто гораздо большее, чем сам фундаментальный акт.
Испытывая потребность смочить горло, Кит глотнул вина. Элиза последовала его примеру, отпивая вино медленно и при этом не сводя с него глаз. Высунув язычок, она облизала губы.
Чувственный голод молотом застучал в нем, побуждая поцеловать ее, поцеловать горячо, крепко. Обуздав этот порыв, он потянулся к блюду, дожидающемуся своей очереди у его локтя.
– Закрой глаза, – пробормотал он.
– Закрыть глаза? Опять?
– Потому что я собираюсь кормить тебя. Ляг поудобнее, и когда плотно зажмуришься, твоей задачей будет есть и говорить мне, что ты ешь.
Этот урок, размышляла Элиза, совсем не такой, как она ожидала. С того момента как она опустилась на одеяло рядом с Китом, он не переставал ее удивлять, заставляя балансировать на острие таких томлений и желаний, которые она даже представить не могла.
А он ведь еще даже не поцеловал ее!
Ее окатило волной обжигающего жара, за которым тут же последовал озноб, дыхание сделалось неровным в ожидании его следующего шага. Мгновение спустя что-то скользкое и прохладное коснулось ее нижней губы.
– Что это? – Он произнес это чуть поддразнивающим тоном, глубоким, загадочным и сладостным. Ей приходилось прилагать усилия, чтобы сосредоточиться на своей непосредственной задаче, а не на его близости.
Она потрогала губами, попыталась уловить какой-нибудь запах, но мягкое и прохладное «нечто» у ее рта оставалось загадкой.
– Я не знаю.
– Ну же, это ведь так легко. Ты это часто ешь.
Он снова потер, на этот раз по верхней губе, затем еще раз по нижней. Несмотря на прикосновения, она была озадачена. Ну почему она не посмотрела повнимательнее на фрукты и сладости на блюде? Да потому что была слишком поглощена всеми теми волнующими вещами, которыми Кит собирался заняться с ней.
– Вот, попробуй, и поймешь.
Приоткрыв губы, она позволила ему покормить себя. Круглое и скользкое угощение оказалось легким и неожиданно твердым. Когда она укусила, струйка сладкого пикантного сока наполнила рот.
– Виноград, – объявила она после того, как проглотила. – Это виноград.
– Гм… верно. Теперь дай мне попробовать.
Наклонившись, он завладел ее ртом в неторопливом игривом исследовании, которое дразнило и манило. Она попыталась ответить на его поцелуй, встретив его язык, когда он проскользнул внутрь, чтобы вкусить фрукт самым тщательным и наиприятнейшим способом.
– Вкусно, – сказал Кит. – А теперь еще кое-что. Глаза закрыты, – предупредил он.
Она затаила дыхание. Ей не пришлось ждать долго, прежде чем он прижал кусочек какого-то другого угощения к ее губам. В отличие от винограда это лакомство не было ни холодным, ни скользким и имело какой-то цветочный аромат. – Какой-то фрукт, – заключила она.
– Откуси кусочек, – велел Кит.
Она так и сделала, вонзив зубы в то, что было похоже на живой бархат. Персиковая мякоть и сок наполнили рот пленительным, чувственным вкусом. Прожевав и проглотив, она попыталась поймать каждую каплю, но одна все-таки убежала, скользнув по щеке. Элиза хотела было стереть каплю, но Кит удержал ее руку:
– Нет-нет, эта моя.
Ее глаза резко раскрылись, когда губы Кита заскользили по ее коже, роняя поцелуи и слизывая дорожку, оставленную липким соком. Он омывал ее щеку до тех пор, пока не осталось и следа. У нее подогнулись пальцы ног, а тело будто пронзали сотни крошечных иголочек.
– Еще одно, последнее, – объявил он. Элиза остановила его:
– А разве ты сам не хочешь что-нибудь съесть? Позволь мне покормить тебя.
Его глаза вспыхнули изумрудным золотом. – Ну хорошо. Ты можешь доставить мне удовольствие кусочком инжира. – Он взял фрукт с тарелки и, воспользовавшись маленьким ножом, разрезал его на четвертинки. Отложив нож, подал кусочек ей. – Ты ведь знаешь, что говорят об инжире, да? – спросил он, подтягивая тело вперед, опираясь руками об одеяло по обеим сторонам ее талии.
Она покачала головой, протягивая угощение, чтобы он мог отведать.
– Нет, а что говорят?
– Что инжир эротичен, его внутренность напоминает сердцевину самого потайного места у женщины. Удивляюсь, как это в твоей пикантной книжице об этом не упоминается.
Ее глаза расширились, когда он откусил почти всю дольку, губами коснувшись кончиков ее пальцев, когда втягивал кусочек фрукта в рот. Прожевав, он улыбнулся ей проказливой улыбкой, и Элиза внезапно ощутила какое-то смутное нетерпение и беспокойство.
– Прошу прощения, – сказал он, как только доел инжир. – Не стоило мне так дразнить тебя. Это только смущает тебя и причиняет мне ужасное неудобство.
Он перегнулся, потянувшись, чтобы взять еще одно угощение с тарелки, при этом она мельком увидела, о каком именно «неудобстве» он говорил: его темно-синие брюки больше не сидели свободно и, казалось, стали ему тесны.
Искры жара, словно от брошенного в огонь полена, вспыхнули и разлетелись по ней. Но Кит казался вполне обычным, вполне беззаботным и не проявлял никаких признаков неловкости или неудобства.
В таком случае, заключила Элиза, если Кит не взволнован такой раскрепощенной реакцией своего тела, то и она не позволит себе этого. Она вспомнила, как выглядели мужчины на иллюстрациях, которые она рассматривала, и осознала, что такая реакция, очевидно, вполне
