конце веранды. Одна его рука была закинута за голову, а второй он придерживал стакан, стоящий на животе. Свой задумчивый взгляд Луис устремил на скрещенные ноги.
И в этот самый момент Габи поняла, почему она вернулась. Совсем не для того, чтобы возражать против присланных денег или дать волю сдерживаемой ярости. Она приехала потому, что все ее существо, все то, что составляло суть ее личности, теперь медленно умирало. Она приехала потому, что не могла отказать себе в удовольствии вновь увидеть эти глаза.
Позже она подумала, услышал ли Луис бешеный стук ее сердца или им управляло, словно большой кошкой, какое-то шестое чувство, но вдруг он резко повернул голову и, поймав ее взгляд, остолбенел.
Очень осторожно Луис отставил стакан, вылез из гамака, подошел к Габи и остановился, заложив пальцы за ремень, пристально разглядывая ее. Она уже успела забыть, каким он был высоким и устрашающим. Несмотря на потертые джинсы, старую футболку и пыльные плетеные сандалии, он излучал силу, физическую и духовную, которая не могла не бросаться в глаза.
— Габи. — Это прозвучало не вопросительно и не как радостное восклицание. Это была просто констатация факта.
— 3-здравствуй, Луис.
— Что за судьба занесла тебя сюда?
Какая судьба? Ей хотелось заключить его в объятия, прильнуть к нему всем телом, ласковым прикосновением пальцев приголубить его лицо, но она не должна была этого делать, и следовало найти убежище в разжигаемой злости.
— Я же говорила тебе, что не желаю этих отвратительных денег! И я не приму их, ни пенни.
— Ты все хорошо обдумала? — Губы Луиса сжались в одну тонкую линию.
— Да, я хорошо обдумала! И если бы ты хоть когда-нибудь обращал внимание на мнение других людей, то и ты бы это понял, но… — голос Габи сорвался, — но ты никогда не слушал того, что говорят тебе другие, не так ли? Ты тупоголовый, подавляющий всех…
— Заткнись!
— Нет, я буду говорить! Больше ты меня не сможешь запугать! — Но на самом деле она все еще боялась этого хорошо знакомого взгляда из-под черных насупившихся бровей. — Я приехала, чтобы сказать тебе следующее. Если ты еще раз пришлешь мне деньги, то я их немедленно перешлю сеньору Серрано с указанием передать их в твой фонд Параисо, так что ты можешь делать это сам, сокращая тем самым расходы на банковские переводы!
— Понимаю.
Показалось ли ей, или в его светло-серых глазах в этот момент действительно мелькнуло нечто похожее на луч холодного зимнего солнца? По-видимому, нет. Сейчас, когда Габи, наконец, позволила себе пристальнее вглядеться в лицо Луиса, она заметила круги возле его глаз. Неужели все эти недели он плохо спал? Сердце Габи заныло.
— Я рада, что ты все понял, — сказала она уже спокойнее.
— И конечно, я полностью обеспечу твоего ребенка.
— Своего ребенка! Не моего и даже не нашего ребенка! — Боль и ярость некоторое время боролись в Габи, но ярость победила. — Ребенка уже не будет, — проговорила она срывающимся голосом, — я уже не беременна.
Луис слегка кивнул и сказал, словно про себя:
— Странно. Я уже успел убедить себя, что будет ребенок.
— Ну что же. Очень сожалею, что расстроила тебя. Я понимаю, что ребенок был единственной причиной, заставившей тебя заниматься со мной любовью…
— О нет, дорогая! Уверяю, то, о чем ты говоришь, лишь в ничтожной степени повлияло на мои поступки. Уверяю тебя!
Шесть недель Габи, стремясь защититься от собственного чувства, твердила себе, что единственное, чего хотел от нее Луис, — это ребенок, и вдруг…
— Но, — начала она в смущении, — я не понимаю, что ты имеешь в виду…
— Я сам слишком долго этого не понимал. — Луис попытался улыбнуться, и от этой неудавшейся попытки у Габи перехватило дыхание.
— Луис, я…
— О, ради всех святых, подойди, наконец, и сядь!
Обхватив руками Габи, он усадил ее в гамак и сам опустился рядом с ней, замолчав и глядя прямо перед собой.
— Я был потрясен, я был в ужасе, оттого что ты можешь подумать обо мне подобное. О Боже, Габи, — рука Луиса сжала запястье Габи так сильно, что она едва не закричала, — как ты могла это сделать? Но я решил, что если ты так настойчиво пытаешься от меня уехать, то единственное, что мне остается, — это отпустить тебя. Хотя, — печальная улыбка мелькнула на его губах, — если бы я мог представить, в какой ад превратится жизнь без тебя, то никогда бы так не поступил.
— Ты мог приехать ко мне, Луис. — Голос Габи сел и сделался хриплым. — Ты знал, где я…
— Да, мог. — Он вновь надолго замолчал. — Но, видишь ли, малышка, я боролся с этим желанием, боролся все время. Одна половина моего существа знала, что с того самого утра, когда я пришел в твою квартиру… нет, с того вечера, когда я увидел тебя в ресторане с этим молодым человеком и с трудом сдерживал желание схлестнуться с ним лоб в лоб, видя, как ты касаешься его руки…
Луис опустил взгляд на руку Габи и мягко провел по ней большим пальцем.
— …Когда ты открыла мне входную дверь, и я снова увидел эти глаза наяды, твою гладкую медовую кожу, я понял, что пропал. Но я не должен был сдаваться. Я не хотел позволить себе потерять голову, полюбить по-настоящему другое человеческое существо.
В глубине веранды открылась дверь, появилась Мария. Когда она увидела Габи, глаза ее округлились, и с радостным возгласом она бросилась к гамаку. Улыбка озарила ее лицо.
Но едва Габи успела привстать, как Луис поднял руку и, обратившись к своей домоуправительнице, сказал что-то по-испански. После обмена несколькими фразами Мария удалилась, по-прежнему широко улыбаясь.
Луис снова взял руку Габи в свою.
— Мария только что напомнила, что ты избавила меня от путешествия. Я уже купил на понедельник билет в Лондон.
— Ты хочешь сказать?.. — с трудом проговорила Габи.
— Да, я больше не мог без тебя жить, — просто ответил он.
Что он такое говорит? Габи медленно повернула голову, и выражение глаз Луиса заставило ее сердце на мгновение остановиться.
— Я слишком долго боролся с правдой, — вымучено улыбнулся Луис. — Думаю, мы оба с ней боролись, дорогая. Давай закончим этот поединок вничью так же решительно, как мы воевали. Впервые я ощутил глубину своего чувства, когда после оглашения завещания ты заявила, что собираешься уехать обратно в Лондон. Я не мог примириться с этой мыслью, и мне пришлось тебя похитить.
— Значит, ты сделал это не потому, что не доверял мне?
Луис поморщился.
— Это повод был не лучше и не хуже любого другого. Но только в тот знойный полдень у водопада я убедился, что испытываю к тебе нечто неизмеримо большее, чем просто физическое влечение. — Он внезапно остановился и отрывочно продолжил: — Но когда мы стали любовниками… Это было потрясающее, переполнившее меня чувство. Я понял, что отчаянно желаю нашего общего ребенка. Я говорил себе, что результатом столь страстной любви не может не стать рождение ребенка…
— Значит, именно этого ты хотел все время, — вежливо вставила Габи.
— О нет, совсем не в этом смысле. — Губы Луиса слегка изогнулись. — Я уже забыл об этом. Нет, дело в том, что, с одной стороны, я бы хотел вечно лелеять тебя и ребенка, а с другой — был слишком глуп или горд и не хотел смириться с тем, что происходит. В тот последний день на реке я, наконец, понял, что не могу больше обманывать самого себя. Я вынес тебя из лодки, ты покоилась в моих руках, смеялась вместе со мной, и я понял… я убедился, что люблю тебя…
— О, Луис! — Габи обвела его взглядом. Ее глаза наполнились слезами.
