Пташки старики души не чают в мессах и тому подобных вещах.
Однажды мне задают написать рассказ для урока английского, а так как у меня практически нет никакого воображения, то я решаю, что при участии Пташки можно разыграть подходящий сюжет, а потом описать все как было. На уроке мы только что прочитали «Золотого жука» Эдгара По, должно быть, он-то и подкинул мне идею.
«…Эй, Пташка! Помнишь, как мы ходили искать клад старика Косгроува? Вот это была история, Господи Иисусе!»
Прихожу я домой к Пташке с этой самой картой, у меня ушла целая неделя, чтобы ее смастерить и вообще подготовить все остальное. Я подержал ее над огнем, чтобы она стала коричневатой, а по краям вообще обгорела. Боже, это был настоящий шедевр. Все зашифровано, и мы идем в комнату Пташки, чтобы разгадать тайну. Убираем с письменного стола одну из Пташкиных дурацких моделей, чтобы разложить карту. Дождь в тот день льет как из ведра.
Пташка вечно делает модели птиц. Он собирает их из бальзового дерева и бумаги, точно так же, как делают модели самолетов, только у него это птицы, приводимые в движение скрученной резинкой, которая заставляет их махать крыльями. Некоторые устроены довольно сложно, их крылья встают вертикально, когда поднимаются, и горизонтально, когда опускаются. Ему даже удается заставить некоторые из них летать. Загвоздка в том, что ни одна из них не летит так далеко, как обычная модель самолета. Слишком много времени уходит на взмахи крыльев, и резинка успевает раскрутиться, так что настоящего полета не получается.
«…Дружище, а ведь ты со всеми потрохами запал на ту чертову карту, правда же, Пташка?»
На карте довольно путанно указывались разные направления типа «от этого дерева до той скалы», ну и все такое, как и положено для карты, на которой указано, где зарыт клад. По этим подсказкам нужно добраться до некой стены, где мы должны найти записку, которая объяснит, где искать дальше. Пташка заглатывает наживку; господи, он готов поверить во что угодно. Он только и говорит о том, как построит на эти деньги огромный птичник. Я уже почти готов отказаться от своей затеи; я ведь не желаю Пташке зла. Я просто хочу подшутить над ним и выполнить задание по английскому языку.
Той же ночью мы отправляемся в путь. Льет так, что чертям тошно. Я пытаюсь убедить Пташку отложить все на потом, но его ничто не может остановить. Он поверил настолько, что заразил своей верой даже меня. Я начинаю и сам надеяться, что мы в самом деле найдем какой-нибудь клад.
Мы шагаем в темноте по лужам, промокшие насквозь, фонариков у нас нет. Пташка ведет меня на поиски клада. Мы, конечно, находим старую жестянку из-под табака, где я спрятал вторую часть инструкции, она засунута между камнями дома Косгроува, рядом с тем местом, где когда-то был камин. Пташка сует ее в карман, мы радостно сматываемся оттуда и бежим во весь дух к нему домой. Пробираемся в дом через подвал, чтобы нас никто не увидел. Вообще-то мой приятель коротышка, но тут несется быстрее ветра.
Мы прокрадываемся в его комнату и раскладываем на столе новую карту. В ней я использовал тот же самый шифр и подпалил часть текста, но оставил достаточно, чтобы догадаться: это и есть карта, указывающая, где клад. Место, где он зарыт, я пометил крестом. Пташка хочет идти прямо сейчас. Я уговариваю его сделать это следующей ночью. Нам понадобятся лопаты и все такое. И зачем только я вообще затеял всю эту чертову историю. Жаль, что у меня нет какого-нибудь сокровища, которое я мог бы закопать, чтобы Пташка его нашел.
Клад должен находиться у северо-восточного угла старого полуразвалившегося амбара. Сообщено это, как и раньше, на языке кладоискателей, так что нам опять приходится крепко поломать голову. В самых трудных местах я прихожу Пташке на помощь, но в основном он допирает до всего сам. Он заслуживает найти клад как никто другой. Мы договариваемся встретиться после ужина, когда стемнеет. У меня с этим проблем никаких, но Пташка придумывает фантастический план, с подушками, изображающими его тело под одеялом, и с запиранием двери своей комнаты изнутри. Наверное, он мог бы просто сказать, что пошел ко мне в гости, но его слишком засосало кладоискательство. Этакий Том Сойер из Верхнего Мериона.
У нас есть одна лопата на двоих, а кроме того, он берет компас и веревку, а я на всякий случай беру с собой нож. Естественно, опять начинает лить дождь. Его не было весь день, но теперь он опять пошел. Ночь такая темная, что хоть глаз выколи. Мы идем наискось через бейсбольное поле, затем вниз по холму, оставив флагшток позади, и далее по тропинке, ведущей к амбару Косгроува. Уже поздняя осень, как раз после моего дня рождения, так что трава пожухла и на кустах почти нет листьев. Летом сюда можно пробраться с большим трудом; мало кто догадывается, что тут стоят старые стены.
Перед тем как составить карту, я сюда не приходил. Просто обозначил место: «северо-восточный угол амбара». И вот с помощью компаса мы устанавливаем, что здесь
Мы начинаем работать лопатой, сменяясь каждые пять минут. Я разрываюсь, не зная, что делать: то ли уписаться от смеха, то ли наложить в штаны. Пташка серьезен так, что хоть умирай, то и дело смотрит на мои часы, проверяя, не копаю ли я дольше, чем положено. И тут, когда снова приходит его черед копать, лопата ударяется обо что-то.
— Вот оно! — говорит он.
Я чувствую, что зеленею. А вдруг и впрямь сокровища? Нет, это уж слишком, настоящая чертовщина. Он копает как сумасшедший, и появляется угол чего-то железного. Но тут приходит мой черед, и копать начинаю я; наконец выясняется, что это такое. Это старая канистра с моторным маслом. Я смеюсь; похоже, пришло время ему все рассказать. Я вымок и вымазался в грязи по самую задницу. Мы дошли до глины, а она очень скользкая. Копать в темноте, когда не видишь даже камней, на которые натыкается лопата, не такое уж удовольствие.
— Тут нет никакого клада, Пташка, я все это выдумал.
Он берется за лопату и начинает копать дальше.
— Господи, Пташка, здесь нет никакого клада, копать дальше незачем! Карту я нарисовал сам, и все остальное тоже моих рук дело. Это просто школьный проект, я все придумал.
Пташка продолжает копать.
— Ну хватит, Пташка. Пойдем домой и обсохнем.
Пташка останавливается, смотрит на меня. Потом говорит, что уверен: клад здесь, и мы не должны сдаваться. Он должен быть здесь, и мне только кажется, что я сам сделал эту карту. Это уж чересчур. Я говорю ему, что он рехнулся и что я ухожу. Он продолжает копать. Я стою рядом еще минут пять, потом бреду домой. А он по-прежнему копает как сумасшедший, не говоря ни слова.
После этого я не видел Птаху два или три дня. Решаю не писать о поисках клада. Возвращаюсь к тому месту, где мы копали, и вижу яму глубиной по меньшей мере в шесть футов, глубокую, как могила. Ума не приложу, как Пташке удалось из этой ямины выбраться, когда он ее закончил.
Когда я наконец-то опять вижу Птаху, мы сперва ничего не говорим о поисках клада. Несколько дней спустя Пташка заявляет, что все понял: кто-то добрался до него раньше нас, поэтому-то земля так и просела. И все равно не верит, будто про клад я придумал сам, даже когда я рассказываю, как это было. Только смотрит на меня сумасшедшим взглядом, поводя глазами, это у него здорово получается.
Наш бизнес по продаже голубей идет хорошо, но мы решаем раздобыть сколько-то птиц и сами, без черной колдуньи. Чем мы и занимались тем вечером на газгольдере. Это огромный бак для хранения газа,
