простительно иногда и отказаться в последнюю минуту от скучного обеда. Но все равно, с возрастом начинаешь понимать, как такое ненамеренное пренебрежение может причинить обиду, даже боль. А не в его правилах причинять другим боль… Пожалуй, не грех было бы как-нибудь навестить миссис Джаспер днем. То-то она удивится! Или позвонить старушенции и напроситься без церемоний на обед! Ну, поскучает он вечер, от него не убудет, зато она как обрадуется! Да, решено… Когда он доживет до ее возраста, можно себе представить, как ему будет приятно, если кто-то, еще не вышедший в тираж, вдруг позвонит ему и скажет…
Он остановился и медленно, с недоумением поднял глаза на выросший перед ним длинный, залитый светом фасад. Странное совпадение — джасперовский дом. И все окна освещены — видимо, предстоит обед. И что еще более странно — ив этом есть нечто сверхъестественное, — вот он стоит перед дверью, и в эту минуту часы бьют четверть девятого. Ну, разумеется… теперь-то он. ясно помнит: именно здесь, у миссис Джаспер, он и обедает сегодня… Эти легкие провалы в памяти никогда не длятся больше одной-двух секунд. Как он был прав, что запретил себе волноваться по этому поводу. Он нажал пальцем звонок.
«О, боже, — подумал он, когда двустворчатая дверь распахнулась, — какое блаженство попасть с холода в тепло».
Звонок в парадную, раздавшийся в торжественной тишине дома, обеим женщинам, находившимся наверху, показался таким громким, как будто позвонили в соседней комнате.
Мисс Кресс в изумлении подняла голову, а Лавиния со стуком уронила вставную челюсть миссис Джаспер (вторую, более удобную) на мраморный умывальник. Она поспешно проковыляла по комнате и вышла на лестничную площадку. Мансон отсутствовал, а с Джорджем ничего нельзя было предугадать: он мог и перепутать все на свете…
Мисс Кресс вышла тоже.
— Кто там? — прошептала она возбужденно.
Они услышали, как на большой мраморный стол легли шляпа и трость, потом раздался громовой голос Джорджа:
— Мистер Энсон Уорли.
— Он тут, тут! Мне его видно — джентльмен во фраке, — зашептала мисс Кресс, перегибаясь через перила.
— Боже милосердный, помилуй меня! И Мансона нет! Ох, как быть, как быть? — Лавиния так сильно дрожала, что ей пришлось ухватиться за перила, чтобы не упасть.
«Эта еще почище больна, чем хозяйка», — со свойственной ей холодной трезвостью подумала мисс Кресс.
— Что нам делать, мисс Кресс? Олух Джордж, он уже провел его внутрь. Ну можно ли представить себе такое?
Мисс Кресс знала, какие картины проносились сейчас в голове у Лавинии: при виде незваного гостя у миссис Джаспер ручается второй удар; мистер Энсон Уорли лицезрит ее во всей ее беспомощности и унижении; созываются все родные, они врываются в дом, восклицают, пристают с расспросами, ужасаются, негодуют… И все из-за того, что у старика Мансона память слабеет — как и у госпожи, как и у Лавинии, — и он забыл, что на сегодня назначен один из ее званых обедов. Горе какое!
Слезы бежали у Лавинии по щекам, мисс Кресс знала, что она думает: «Если дочери госпожи уволят его, а они непременно его уволят, куда он денется — старый, глухой, и вся-то родня у него перемерла. Только бы ему продержаться, пока она жива, и получить пенсию…»
Лавиния, как всегда, овладела собой гигантским усилием воли.
— Мисс Кресс, мы сию минуту спускаемся вниз, сию же минуту! Иначе произойдет что-то ужасное…
Она заковыляла к небольшому, обитому изнутри бархатом лифту в углу площадки.
Мисс Кресс сжалилась над ней.
— Пошли, — сказала она, — но только ничего ужасного не произойдет, вот увидите.
— Спасибо вам, мисс Кресс. А потрясение — страшное потрясение, когда она увидит чужого джентльмена?
— Глупости, — мисс Кресс засмеялась, входя в лифт. — Он вовсе не чужой. И она его ждет.
— Ждет? Ждет мистера Уорли?
— Можете мне поверить. Она сама мне сейчас сказала. Говорит, вчера его пригласила.
— Да что вы такое придумываете, мисс Кресс? Пригласила? Каким образом? Вы же знаете, ни писать, ни звонить по телефону она не может.
— Ну, а она говорит, что видела его вчера, на балу.
— О, господи, — прошептала Лавиния, прижимая к глазам ладони.
— Да, на балу у Эймсуортов — так она сказала, — продолжала мисс Кресс, испытывая ту же дрожь сладостного ужаса, как и во время признания миссис Джаспер.
— У Эймсуортов? Не может быть, — Лавиния тоже содрогнулась. Она опустила руки и вышла вслед за мисс Кресс из лифта. Выражение ее лица перестало быть таким страдальческим, и сиделка терялась в догадках — по какой причине. В действительности же Лавиния размышляла с какой-то сумрачной отрадой: «Раз ей стало вдруг так плохо, значит, бедная моя госпожа умрет раньше меня, и уж я позабочусь, чтобы ее как следует убрать и одеть, и ничьи руки, кроме Лавиньиных, не дотронутся до нее».
— Вот увидите, раз она его ждала, как говорит, значит, никакого потрясения не будет. Но ему-то откуда известно, что она его ждала? — дрожь охватила мисс Кресс с новой силой.
Сиделка последовала за Лавинией неслышными шагами по коридору в буфетную, оттуда обе прокрались в столовую и притаились там на дальнем конце за высокой эбеновой ширмой, чтобы сквозь щели заглядывать в пустую комнату.
Длинный стол был накрыт, как по настоянию миссис Джаспер его всегда накрывали в таких случаях. Но, поскольку старый Мансон не явился, тарелки с позолотой (на которых также настаивала госпожа) отсутствовали, а по всей длине стола, к ужасу Лавинии, Джордж расставил грубые синие с белым, взятые из помещения для прислуги. Электрические бра были зажжены, в севрских канделябрах горели свечи[36] — хоть это было в порядке. Но про цветы в большой фарфоровой низкой вазе «Роз Дюбарри»[37] в центре стола и в вазах поменьше из того же сервиза — про цветы, о, позор! — было забыто! Цветы были ненастоящие — семья давно уже упразднила эту статью расхода, и немудрено, ибо миссис Джаспер признавала лишь орхидеи. Но Грейс, младшая дочь, которая была подобрее прочих, нашла мудрый выход — заказать три красивейших букета из искусственных орхидей и папоротника. Их надо было только взять с полки в буфетной и поставить в вазы, но, естественно, бестолковый лакей забыл это сделать или не знал, где их искать. И — о, ужас! — слишком поздно заметив свою оплошность и. без сомнения, желая умилостивить Лавинию, он взял несколько старых газет, скомкал, думая, очевидно, что в таком виде они сойдут за букеты, и сунул по одной в бесценные вазы «Роз Дюбарри». Лавиния вцепилась в руку мисс Кресс.
— Ох, посмотрите, что он наделал! Я умру со стыда… Ох, мисс, а что, если все-таки проскользнуть в гостиную и попробовать уговорить мою бедную госпожу вернуться наверх, пока она ничего не заметила?
Мисс Кресс, как раз прильнувшая к щели, с трудом подавила смех. Ибо в эту минуту половинки двери распахнулись, в столовую шаркающей походкой вошел Джордж в мешковатой ливрее, унаследованной от какого-то давно усопшего предшественника более внушительного телосложения, и провозгласил громовым монотонным голосом:
— Обед подан, мадам.
— Ох, теперь поздно, — простонала Лавиния.
Мисс Кресс сделала ей знак соблюдать тишину, и зрительницы приникли каждая к своей щели.
И вот вдалеке, в конце анфилады гостиных, они увидели, как, выдержав паузу, в течение которой (как знала Лавиния) должны были войти в столовую вереницей воображаемые гости и занять свои места, в хвосте этого призрачного кортежа появилась очень старая, но все еще высокая и величественная женщина, опиравшаяся на руку мужчины пониже ее ростом, с худощавой прямой фигурой, в безупречном фраке; на его багровом лице застыла улыбка, он продвигался вперед короткими, размеренными шажками, пользуясь
